Джули Кавана - Рудольф Нуреев. Жизнь [litres]

Дрожащая, потрясенная, Макарова отказалась танцевать вариации и коду, что повергло Рудольфа в ярость: в конце концов, это была его кульминация. «А как же те люди? – напустился он на Галя. – Они заплатили деньги. Я хочу танцевать. Добудьте Понтуа, объявите, что спектакль откладывается на полчаса». Потом, на виду у зрительного зала, он протопал по сцене в теплых гетрах и сапогах в палатку Макаровой, где начал яростно бранить ее. Балерина не уступила и, исполнив всего три из запланированных шести спектаклей, улетела в Канаду, «объявив всему миру», что она больше никогда не будет танцевать «с этим человеком».

О происшествии говорили еще долго. Отомстив ее «сволочным замечаниям», Рудольф тоже обратился к прессе, жалуясь, что балерина оказалась незрелой и немузыкальной и решила «устроить большой скандал» только потому, что в Париже она не получила достаточно внимания. Общие друзья пытались вмешаться. Армен Бали и Паклуша говорили Рудольфу, что Наташа ждет всего лишь «извинения и букета цветов». Горлински занял сторону более авторитетного клиента и призывал Макарову написать Рудольфу и извиниться. Через две недели в Нью-Йорке Макарова ужинала с Эриком, который послал Рудольфу письмо со словами, что они, естественно, говорили об «оплошности» и что Наташе «очень грустно и жаль из-за случившегося». Тем временем Рудольф хотел сказать Джону Тули, что он, возможно – только возможно, – подумает о том, чтобы снова стать партнером Макаровой. «Но не сейчас. Я танцевал с ней слишком скоро: надо было подождать еще год, пока она больше поймет о Западе».

В конце августа Рудольф с Уоллесом поехали в Ла-Тюрби, где почти все время проводили на море, «плавая на частном пляже одной девушки, чьей семье принадлежит половина горы». Дус Франсуа была племянницей Артуро Лопес-Переса, чилийского магната, владевшего несметными богатствами. До войны он купил десять гектаров холмистой местности, которая тянулась до самого моря. Со своей ослепительной улыбкой, высокими скулами и мальчишеской фигурой танцовщицы она сразу же произвела впечатление на Рудольфа (они познакомились в 1969 г.). Она приехала в Лондон с макетом книги Раймундо де Ларрена с фотографиями Рудольфа. Из-за юридических разногласий из проекта книги (с текстом Александера Бланда) так ничего и не вышло, но Дус, которая тогда была подружкой Ларрена, начала «проводить с Рудольфом все больше и больше времени, а с Раймундо все меньше и меньше». Ее дом в Вильфранше, трехэтажная средиземноморская вилла, не была роскошной, зато оттуда открывался чудесный вид на залив Кап-Ферра, где любил купаться Рудольф; он нырял со скал прямо под домом.

Вместе с ним и Уоллесом в Ла-Тюрби жили Марсия Хайде, Раймонда Рудольфа, и ее молодой любовник, американский танцовщик Ричард Крагун, также солист «Штутгартского балета». Отклонив «неприкрытые ухаживания», которыми окружил его Рудольф, когда он впервые гостил в их компании, – «я был одним из немногих мальчиков, которых он не кусал», – Крагун представлял для Рудольфа соблазнительный вызов. Тот продолжал свои игривые инсинуации всякий раз, как они оказывались вместе. «Что-то в его поведении всегда говорило: я знаю, что ты принадлежишь Марсии, но все равно я буду с тобой флиртовать». И все же оба танцора могли видеть по поведению Рудольфа с Уоллесом, насколько прочна их привязанность. «Главное было в том, чего он не делал и не говорил … это было его тихое отражение – то, как он смотрел на Уоллеса или произносил его имя… и я невольно думал: ага, здесь что-то очень серьезное». Но им также было очевидно, что тогда Уоллес стоял перед трудным выбором: остаться ли в Европе «и ходить по пятам за Рудольфом» или вернуться в Лос-Анджелес и жить своей жизнью. «Это было очень болезненно для них обоих, – говорит Крагун. – Рудольф нашел по-настоящему хорошего парня, и я угадывал печальную ситуацию: тот человек пришел к нему не в то время».

В Лондоне через несколько месяцев Найджел почувствовал примерно то же самое. «Целую неделю молчание с Файф-Роуд, – записал он 13 декабря. – От этого мне всегда немного не по себе: У. в глубине души недоволен и непостоянен… Надеюсь, все нормально: Р. обычно умолкает, если у него неприятности». Почти всю осень Рудольф и Уоллес провели вместе с Лондоне. Рудольф выступал в Ковент-Гардене, а Уоллес делал свой порнографический мультфильм в спальне наверху [139] Комната очень кстати носила название Голубой из-за голубого ковра и обоев с рисунком «турецкие огурцы». У анимированных фигурок были головы мужских кинозвезд, наложенные на фотографии голых силачей – «как бумажные куклы, которые трахают друг друга». Когда Уоллес как-то утром спустился к завтраку, он увидел вырезку на кухонном шкафчике. «Должно быть, она вылетела из окна и ее подобрала Клер. Она не сказала ни слова. А когда я рассказал об этом Найджелу и Мод, они ответили: «Ни о чем не беспокойся. Клер раньше служила горничной в «Георге V» – она навидалась всякого!» После ужина на Файф-Роуд Уоллес показывал Гослингам законченный фильм на фильмоконтрольном аппарате в проекционном зале, который он взял напрокат, сочтя, что работать над ним дальше слишком «неприятно». Как написал в дневнике Найджел, мультфильм Уоллеса был «оч. оригинальным, в нем чувствовался настоящий стиль, но он был откровенно гомосексуальным порно. Я боюсь, что использование головы Брандо станет настоящим камнем преткновения». . У них случались чудесные времена; так, однажды ночью Уоллес скакал по дому «как Бэтмен» в новой собольей шубе Рудольфа [140] Шубу Рудольф называл «отступными»; он получил ее как компенсацию за то, что его не пригласили участвовать в гала-концерте к юбилею Юрока, где вместо него выступали танцоры Большого театра. , и все же в доме ощущалась подспудная грусть. В декабре, во время позднего ужина на Файф-Роуд вместе с Гослингами, Рудольф вдруг вздохнул и сказал: «Ах, времени становится так мало!» К началу февраля он уже на полгода улетел в Торонто на гастроли по Америке с канадцами, а Уоллес, который устроился разнорабочим на новом фильме Майка Николса, через несколько недель уехал из Лондона в Голливуд.

Вскоре после их отъезда начала рушиться домашняя поддержка Рудольфа – «очень важная для него». Клер, которой к тому времени было не меньше 70 лет, начала болеть и страдать от ностальгии (она употребляла слово cafard, которое Найджел перевел для Рудольфа как «тоску по капустным грядкам у себя дома»). В то же время в Ла-Тюрби у Натали, кухарки и экономки, которую нашла Марика Безобразова, нашли рак и назначили химиотерапию. Белоэмигрантка, которая, как ее муж, Сергей Иванов, исполнявший роль шофера и помогавший следить за домом, была «очень порядочной, но не до такой степени», по словам Уоллеса. «Рудольф очень их любил, потому что они умели держать дистанцию». Стараясь найти решение, Найджел обратился к Горлински, который почти ничем не мог помочь – «не его это было дело». Он предложил, чтобы Рудольф отпустил Ивановых и заменил их каким-нибудь полицейским в отставке и его женой. «Я говорил ему, что лучше нанять полицейского в отставке с русской женой – может, подать объявление?» – шутил Найджел и, пытаясь приуменьшить «хаос в доме» для Рудольфа, писал ему: «Если наткнешься на идеальную пару в Милуоки, хватай их сразу же, так как, по-моему, твои нынешние дела нужно завершить».