Джули Кавана - Рудольф Нуреев. Жизнь [litres]

Весной 1985 г., заново ставя своих «Ромео и Джульетту» во Дворце конгрессов, Рудольф слег с пневмонией. Он танцевал роль Меркуцио, и его так беспокоил непрекращающийся кашель, что перед тем, как он изображал, как пьет из кубка, он останавливался у кулис, и Мари-Сюзанн наполняла кубок чаем или бульоном. «А потом я перебегала в другую кулису и снова наполняла его». Легкие были слабым местом Рудольфа с детства (и Мишель Канеси подтвердил, что тогда у него была не связанная с ВИЧ пневмоцистная пневмония), но, несмотря ни на что, он убедил себя, что его болезнь смертельна. «Вы знаете, я умираю», – сказал он как-то вечером за ужином Джимми Дугласу. «Это невозможно!» – возразил Дуглас, хотя и он подозревал самое худшее.

Из многочисленных балетных версий «Ромео и Джульетты» только версия Рудольфа пронизана смертью и болезнями. Опираясь на пролог к «Декамерону» Боккаччо, постановка начинается с тележки, набитой трупами, которую тащат по сцене; все умершие – жертвы «черной смерти», которая косила Италию в то время, когда происходит действие. Мы видим, как Ромео внезапно передергивает, когда нищий, которому он бросил монету, падает мертвым, – указание на страх заражения, который стал непосредственной причиной трагической развязки «Ромео и Джульетты». «Заразное поветрие» было вполне реальным и для самого Шекспира – в раннем детстве он был увезен от эпидемии в Стратфордна-Эйвоне. Для Рудольфа, триста лет спустя, тема снова стала ужасающе современной. (Слова Петрарки в письме к другу могли с таким же успехом появиться в «Прощальной симфонии» Эдмунда Уайта: «Нас была толпа, теперь мы почти одни… Вот кто-то слышит, что другой ушел, а в следующий миг идет по его стопам».) «Ромео и Джульетта» словно появились из одного из «вещих снов» Рудольфа; он с горечью боролся с собственной смертностью. Франк Рауль-Дюваль, который смотрел на его Меркуцио из-за кулис, вспоминает, как, проходя мимо, танцовщик хрипло шептал: «Я умираю, я умираю, я умираю».

Слухи о болезни Рудольфа распространялись по всему миру. В труппе «Королевский балет» поговаривали: он настолько слаб, что за кулисами его ждет инвалидная коляска, на которой его возят в гримерную. В Нью-Йорке Ричард Бакл, который жил в его квартире в «Дакоте», по собственной инициативе сообщил Роберту Трейси, «который как будто ничего не знает», о пневмонии Рудольфа, которая позже осложнилась гепатитом. В дневниковой записи 15 мая 1985 г. критик записал их последующий разговор:

« Роберт.Насколько это ужасно?

Р. Б.Насколько это отвратительно?

Роберт.Поражен, что человек с вашим умом обладает такой ужасной стороной.

Р. Б.Я не ужасен, я просто реалист, и хотел сказать вам…

Роберт( кричит ). Я не желаю слушать! Не желаю слушать! Придурок! Придурок!

Р. Б.( еще громче ). Не пытайся меня заглушить. Мне только что передали, что в «Театре балета» ходят слухи о болезни Рудольфа. Лучше подготовься иметь дело с прессой. Возможно, здание окружено.

Роберт.Придурок! Придурок!»

Услышав об этом, Рудольф велел Роберту «вышвырнуть [Бакла] из дому, но домыслы невозможно было остановить». Анна Кисельгоф, балетный критик The New York Times, откровенно спросила Жан-Люка Шоплена, вызвана ли пневмония СПИДом («Я ответил, что не думаю»); а когда Роберт Гейбл, большой поклонник Рудольфа из Нью-Йорка, увидел танцовщика, он подбежал к нему, чтобы расспросить о здоровье. «Рудольф ответил: «Боб, со мной все в порядке». Он замечательно все отрицал, и я успокоился. Он как будто намекал: «Расскажи другим, что волноваться не о чем». Так я и сделал. И мы в это поверили». Но кошмар Рудольфа – страх, выражаясь словами Ролана Пети, «что он больше не сможет танцевать и его возможности ограничат, если в мире балета узнают, что он подписал договор с дьяволом», – угрожал воплотиться в действительности. Ежедневно приходили тревожные письма. «Я услышал ужасные слухи о твоем здоровье», – писал Джон Ланчбери из Австралии, а Энтони Тюдор, который узнал от Мод о «тяжелой пневмонии», умолял Рудольфа больше беречься. «Ты доказал, что ты незаменим в профессии танцовщика, а при твоей работе в Парижской опере ты снова докажешь, что как директор ты тоже незаменим… Возможно, мое письмо покажется тебе глупым, но слишком многие думают так же, как и я. Мы слишком многим тебе обязаны».

Приятельница Эрика Арлетт Кастанье позвонила ему в Торонто и сообщила, что Рудольфа видели в клинике, где лечат от СПИДа. «Я должен ехать к нему!» – воскликнул Эрик, но, когда он позвонил, чтобы предупредить, что скоро будет в Париже, Рудольф отвечал удивленно и спросил, не потому ли Эрик едет, что хочет посмотреть «Сиреневый сад» Тюдора. «Представляешь?! – спрашивал Эрик, обращаясь к Арлетт. – Я еду специально, чтобы повидаться с ним, а он говорит мне такое!» Но хотя ему не удалось заставить Рудольфа признаться, Эрик, у которого «сердце разрывалось, когда он видел, что Рудольф делает со своей карьерой», решил воспользоваться плохим состоянием здоровья друга, чтобы убедить его перестать выступать. «Не сомневаюсь, твою проблему с легкими можно решить с помощью долгого отдыха от труппы и танцев. Я очень забеспокоился, когда услышал, что ты снова устраиваешь гастроли в Лондоне и каждый вечер танцуешь. Я понимаю, как много для тебя значит возможность находиться на сцене и как мало ты заботишься о своей жизни, а теперь и о здоровье».

Огорченная слухами Марго прилетела в Париж, не предупредив Рудольфа, так что он не мог напустить на себя храбрость. Заверив себя в том, что все хорошо и что у него всего лишь простуда, она вернулась в Панаму, сказав Мод, что Рудольф прав, что продолжает запланированные выходы на сцену в «Жизели». «Прекрасно понимаю его чувства. Лучше вернуться на сцену и продолжать». Но, как поется в старом гимне шейкеров, «Трудно танцевать, если дьявол сидит у тебя на спине», и Рудольф вынужден был отменить спектакли. В виде особой услуги в Лондон прилетел Барышников, чтобы заменить его, и, встревоженный тем, как плохо выглядит Рудольф, позвонил Жаннет Этередж, как только вернулся в Нью-Йорк. «Миша сказал: «Он по-настоящему болен. Если ты ему друг, ты должна обратить на это внимание». Поэтому Жаннет прилетела к Рудольфу в Кливленд, куда он привез на короткие американские гастроли группу танцовщиков Парижской оперы. «Я все искал признаки того, что он болен, но мне показалось, что он такой же, как раньше. Я слышал о ночной потливости и СПИДе, смотрел на его простыни, но потом подумал: «Да ведь он всегда так спал – свернувшись в комок». Он просто похудел и много кашлял, но ведь у него была пневмония».

Рудольф попросил Мод приехать в Париж и пожить с ним. «Он хотел, чтобы я была с ним, потому что он так ужасно себя чувствовал». Но помимо того, он хотел сам сообщить ей новость. Слухи были для нее тяжким ударом. Она говорила Мари-Сюзанн: «Не может быть – это всего лишь сплетни!» Но когда Рудольф однажды спросил ее: «Мод, знаешь, что у меня в крови?» – она просто ответила: «Да». И больше он об этом не заикался».