Джули Кавана - Рудольф Нуреев. Жизнь [litres]

Роза звонила Рудольфу в Лондон и «возмущалась» из-за того, что брат решил, будто их мама может ходить по Уфе в западной шубе.

Это Джоан Тринг «слегка преувеличила» опасность, разговаривая с властями, и не без причины: она помнила, что случилось в Сиднее в апреле 1954 г., когда агенты КГБ силой посадили жену советского шпиона-перебежчика Евдокию Петрову в самолет компании BOAC и «сопроводили» в Москву.

Увидев созданные Георгиадисом эскизы для «Дафниса и Хлои» Кранко и «Приглашения» Кеннета Макмиллана, Рудольф захотел, чтобы грек делал декорации и для «Раймонды», но дизайнер отказался из-за мизерного, по его мнению, гонорара.

Когда Рудольф уехал из Вены, Биркмейера повысили, переведя в солисты; он начал появляться в роли Принца. В 1972 г. его назначили главным солистом.

Героем той версии 1976 г. был Людвиг II Баварский, одержимый образом лебедя и мучимый своей гомосексуальностью. Подобно Зигфриду, сам Людвиг умер, утонув в озере.

В первое действие «Лебединого озера» балета Торонто, премьера которого состоялась 27 марта 1967 г., также входила лирическая и «убийственно трудная» новая сольная партия, которая подчеркивала задумчивый, замкнутый характер Принца. Но, хотя Рудольф утверждал, будто Эрик украл «всё» из его постановки, в данном случае ни о чем подобном не было и речи. В своей версии Брун объединил балет в двух действиях и, переработав собственные сложные отношения с матерью, превратил Ротбарта в женщину. «Я назвал ее Черной королевой. Мне хотелось уравнять отношения Принца с фон Ротбартом с его отношениями с матерью, королевой… все, включая Рудика, очень расстроились из-за этого главного изменения, потому что теперь весь балет читался в фрейдистском ключе» (Джон Грюэн. Эрик Брун).

Танцовщица кордебалета, в конце карьеры Дзампони начала писать о балете. Ей поручали обзоры всех венских постановок Рудольфа для журнала Dance Magazine; она была одной из многих критиков, с которыми он изо всех сил старался подружиться. Дзампони не только исполняла роль его личного секретаря, грамотно выражая его мысли на письме и помогая ему добиться желаемого. Кроме того, эта хорошо образованная дама, прекрасно говорившая по-английски, владела в Вене несколькими квартирами и была полезна для него еще и поэтому. «Рудольф использовал ее как личную секретаршу, – вспоминает директор труппы Трауде Клокл. – Она, например, возила его в аэропорт и из аэропорта, потому что поистине боготворила его». К большой досаде Рудольфа, Дзампони, как и многие до нее, влюбилась в него. «Угрюмый, – пишет она в одном из писем. – Возможно, ты предпочитаешь спать с мальчиками, но именно женщина оставляет отметину на твоем творчестве. Почему ты закрываешься от меня? Неужели не понимаешь, что я на все для тебя готова? Как можно идти на компромисс и жить среди КАРЛИКОВ – после того, как узнаешь тебя?»

Мередит Данеман, биограф Марго, указывает, как этот эпизод оказал пагубное влияние на совесть балерины почти до конца ее жизни. На одном частном ужине, устроенном после благотворительного гала-представления, подслушали, как она просит Линн Сеймур простить ее. «Линн, со своим обычным великодушием, держалась так, как будто ей нечего прощать». И Сеймур была права. Кит Мани присутствовал на обеде с Марго и Солом Юроком в Нью-Йорке в январе 1965 г., когда Марго очень старалась убедить импресарио поставить на премьеру Сеймур и Гейбла. «Марго хотела сделать балет в свое время, – говорит Кит Мани. – Осторожно ввести его в нью-йоркский сезон на второй-третьей неделе гастролей. Меньше давления; меньше стресса… Когда мы вышли после обеда, мне показалось, что ей удалось настоять на своем». Тогда Юрок через час позвонил в Лондон и сказал: «Фонтейн, иначе…» Остальное – уже история, за исключением того, что все трактуют ее неверно. Гораздо удобнее считать, что влиятельная дива наступает на слабовольное руководство и «выхватывает» балет для себя. На самом деле Марго, за кулисами, была, возможно, самой большой сторонницей Линн. В свое время она сделала все возможное, чтобы не отнимать у Линн балет; кроме того, она буквально обожала Линн.

Она взяла за образец Галину Уланову – по словам Рудольфа, единственную балерину, кроме Марго, которая была ранимой на сцене. От Улановой она унаследовала сценическое долголетие, умение преобразиться, даже без макияжа или костюма, в сияющую 14-летнюю девочку.

Александер Грант из труппы «Королевский балет», который тоже был в «Артуре», был застигнут врасплох тем, насколько в тот вечер по-собственнически вел себя с Рудольфом Роберт Кеннеди. Два танцовщика стояли рядом, прислонившись к стене, и разговаривали, склоняясь друг к другу, когда к ним подошел сенатор и сказал: «Эй! Ну-ка, что между вами происходит? Немедленно прекратите!» «Все было очень странно, потому что он говорил только отчасти в шутку, и я подумал: «Ему-то какое дело?» По словам самого Рудольфа, сказанным Гору Видалу, он ответил: «Ничего». Но, если он в самом деле стал мишенью «гомосексуальных устремлений» Кеннеди (Гор Видал, «Палимпсест»), похоже, он не склонен был развивать отношения дальше. Когда они группой отправились ужинать после того, как Рудольф и Марго побывали на «Шоу Эда Салливана» 16 мая, Мария Толчиф удивилась, когда Рудольф «нарочито» пошел провожать ее. «Это было очень на него не похоже. Но потом до меня дошло: он расчищает Бобби поле для Марго».

Только после того, как Рудольф прислал своему педагогу фильм «Ромео и Джульетта» (Джоанна Вудворд помогла ему напечатать копию на 16-миллиметровой пленке), он получил от Пушкина письмо с его благословением. «Теперь он говорит, что я добился успеха на Западе» (Цит. Джин Бэтти Льюис, The Washington Post. 9 июня 1974 г.).

В фильме, который так и остался на стадии замысла, Уэллс хотел, чтобы Рудольф снялся в роли ангела, который борется с Иаковом (его должен был играть Кит Бакстер). Эпизод предполагалось снимать против солнца. «Я буду много говорить?» – поинтересовался Рудольф. Уэллс объяснил, что у него важная роль, но без слов, и добавил, что сниматься придется обнаженным. «Согласен. Но не говорить? Вы хотите, чтобы я только играл мускулами?»

29 июля 1964 г. Хенце написал, как он жалеет о том, что они разминулись, но вспоминает о другой, более ранней, встрече в романтических тонах: «Мой дражайший Рудольф… Прошу, скорее напишите и дайте знать, где вы и где я могу с вами встретиться. Для меня то была случайная встреча роскоши и красоты: слышать ваш голос, видеть ваши глаза и впитывать ощущение энергии и изящества, которые поддерживают душу, которая должна быть глубокой – и очень далекой, – как вся Азия! Для вас я слышу музыку. С любовью – Ханс».