Уильям Грейвс - Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 [Воспоминания командующего экспедиционным корпусом] [litres]

2. В соответствии с Межсоюзническим железнодорожным соглашением, одной из сторон которого является Япония, охрана этого сектора железной дороги входит в мои обязанности».

Когда Розанова отстранили от власти, войска, вошедшие в город, не стали создавать новое правительство, а поддержали существующие земские органы власти, которые были готовы и хотели начать работать, однако с приходом Колчака они не только не могли вести регулярную работу, но им запретили обсуждать вопросы, касавшиеся власти Колчака. На вопрос о том, чего хотели эти партизаны, передать власть земствам или Советам, лучшим ответом, пожалуй, стали события, последовавшие за выводом иностранных войск. Но факт остается фактом: они потребовали, чтобы власть перешла к земствам, как единственным законным органам власти в области.

В силу этого решения главой Приморской области, куда входил Владивосток, стал господин Медведев. Представители земства оказались в очень сложном положении, поскольку в области по-прежнему находились и иностранные, и русские войска, а кроме того, они прекрасно понимали, что японцы возмущены своим отстранением от роли тайных кукловодов. Представители других союзных наций, так же как генеральный консул Харрис, всеми своими действиями демонстрировали, что земство не может ожидать от них такого же благожелательного отношения, как то, которым они удостоили Колчака. К примеру, генеральный консул Харрис отказался принять приглашение на обед, устроенный новыми областными властями. Это ясно указывало на его настроения.

Я больше не получал от Государственного департамента жалоб на то, что не сумел «поддержать усилия русских в вопросах обеспечения самоуправления и самозащиты, в которых они хотели бы получить помощь». Однако устами генерала Черчилля меня обвинили в неисполнении данных мне предписаний, поскольку я не поддержал «усилия в вопросах обеспечения самоуправления», предпринятые Колчаком. Но если бы с моей стороны было логично помогать Колчаку без соответствующих инструкций, то не менее логично было помочь новой земской власти, поскольку все русские хотели этой помощи, что было единственным условием, на котором я имел право ее предоставить согласно данным мне приказам. Конечно, президент или кто-то другой, давший мне предписание, не мог ожидать, что военный станет помогать одной из противоборствующих сторон, не получив соответствующих инструкций из Вашингтона.

Члены земского собрания относились к своим новым обязанностям очень серьезно. Господин Медведев приезжал ко мне, как, без сомнения, приезжал и к другим иностранным представителям, и сделал следующее заявление:

«В России уже пролилось слишком много крови. До тех пор, пока я остаюсь главой этого правительства, ни один человек не будет лишен жизни, свободы или собственности, за исключением тех случаев, когда это делается по приговору суда. Мы больше не допустим, чтобы военные решали, кого им убивать, а потом задним числом собирали военный трибунал, чтобы в глазах цивилизованного мира придать убийству видимость законности.

Я хотел бы привлечь ваше внимание к тому, что мы не сменили ни одного судьи и не собираемся никого менять. Здешний верховный судья был назначен царем и занимает судейское кресло уже восемнадцать лет, и земство намерено соблюдать вердикты гражданского суда».

Это заявление произвело на меня большое впечатление, поскольку говорило о намерении следовать закону, которого я не встречал, с тех пор как приехал в Сибирь. За те два месяца, которые пробыл во Владивостоке при власти земства, я не имел возможности узнать наверняка, будут ли они следовать этой политике, но что я действительно знаю, так это то, что за это время ни один человек не пожаловался мне на несправедливость со стороны властей. Если бы кого-то убили, я уверен, что известие об этом сразу же донеслось до меня, поскольку во Владивостоке нашлось бы много людей, желавших покритиковать новую власть.

Я внимательно наблюдал за земскими деятелями в течение тех двух месяцев, что оставался в Сибири, и скажу, что никогда не видел людей, которые бы так старались относиться ко всем честно и справедливо. Меня чрезвычайно удивляло, когда в газетах, которые я получал, писали, что улицы Владивостока залиты кровью, а большевики убивают каждого, у кого есть деньги и образование. Эти сообщения настолько не соответствовали реальности, что я не уставал недоумевать, откуда они берутся.

Во Владивостоке все прекрасно знали, что с 18 ноября 1919 года по 31 января 1920 года Розанов убил от пятисот до шестисот человек, не давая никаких разъяснений по поводу этих убийств. Розанов широко практиковал способ, когда сначала совершается убийство, а потом его легализуют решением военного трибунала, полученным задним числом. Этот способ был хорошо известен во Владивостоке. По просьбе женщины, жившей одно время в Нью-Йорке, я тщательно изучил информацию об одном из таких случаев.

Пока я был в Сибири, японцы в Приморской области вели себя смирно, но мистер Смит, американский представитель в Межсоюзническом комитете, телеграфировал из Забайкалья, что они делают все возможное, чтобы замедлить эвакуацию чехов. Они отказывались пускать чехов в железнодорожные мастерские, где те могли отремонтировать локомотивы, необходимые, чтобы довезти их до Владивостока. Мистер Смит утверждал: «Чехи больше не собираются терпеть такое положение дел, они хотят взять все в свои руки».

Однако японцы, что было характерно для их поведения на протяжении всей интервенции, никогда не доводили дело до столкновения, и чехи продолжили свой путь на восток.

Последние два месяца со дня свержения Розанова и до 1 апреля 1920 года, когда отбыл последний «эшелон», с которым я покинул Сибирь, прошли для американцев без происшествий.

Было очевидно, что русским во Владивостоке совсем не нравилось видеть, что американцы уходят, а японцы остаются.

В качестве моего последнего официального акта на Русской земле, японцы и русские просили меня проинспектировать их войска. Русские первыми прислали мне приглашение, и я согласился, поэтому русские войска я проинспектировал за час до отплытия, а японские перед тем, как подняться на борт.

Прямо перед отплытием на борт вбежал корреспондент Ассошиэйтед Пресс, который имел постоянную аккредитацию в Токио, чтобы рассказать, что японцы что-то затевают, но он не знает ничего конкретно. Я спросил его, откуда ему это известно, и он ответил, что один из японских официальных представителей, с которым он познакомился в Токио, только что выразил надежду, что американцы не станут думать, будто японский народ одобрит то, что японские военные намереваются сделать, как только я уеду.