Уильям Грейвс - Американская интервенция в Сибири. 1918–1920 [Воспоминания командующего экспедиционным корпусом] [litres]

К сожалению, майор Джонсон поспешил выполнить это требование, не уведомив меня. Позже мистер Макговэн захотел усилить охрану, и тогда майор Джонсон предложил обсудить это со мной. Я не только отказался увеличить охрану, но приказал майору Джонсону снять караул с этого дома.

Позже мне доложили, что из моего офиса мистер Макговэн поехал в дом того русского, где вместе с ним, пока не успели снять караул, сложил в простыню какие-то бумаги и отнес их в американское консульство. Я так и не смог понять, почему мистер Макговэн так бережно относился к бумагам этого русского, тем более что тот не являлся официальным лицом и был одним из самых отъявленных антиамериканистов среди русских, проживавших во Владивостоке. Утверждалось, что он имел обыкновение еженедельно обедать с членами антиамериканского кружка, где высказывался об американцах в самых резких выражениях.

В октябре 1920 года, когда я плыл из Манилы в Нагасаки, капитан транспортника сказал мне, что этот самый русский должен сесть в Нагасаки на корабль, идущий в Сан-Франциско.

Я немедленно связался с генералом Кернаном из Манилы и выразил протест против того, чтобы этот человек плыл в Соединенные Штаты. Я посоветовал ему поговорить с полковником Эйхельсбергом и майором Т. У. Кингом из его штаба, чтобы узнать о том, как плохо относился этот русский к американцам, когда был в Сибири. Генерал Кернан отозвал разрешение пустить русского на борт своего корабля, и мы оставили его в Нагасаки.

Тем не менее позже мне сообщили, что он все же добрался до Соединенных Штатов. Что-то было не так в нашем миграционном законодательстве, или в его правоприменении, если такие, как этот русский и Семенов, оказываются среди немногих счастливцев, которым выдают разрешение на въезд в Соединенные Штаты.

Естественно, я предположил, что за этим стоял консул Макговэн, добившийся, чтобы этот русский получил разрешение на въезд в Соединенные Штаты, и невольно задался вопросом, с какой целью он это сделал. Обстоятельства, связанные с этим случаем, таковы, что позволяют делать не самые лучшие предположения.

Майор американской армии П. Р. Феймонвиль, служивший на борту американского корабля «Маунт Вернон», который использовали для эвакуации чехов из Владивостока домой, сообщил мне, что 24 мая 1920 года по прибытии в Панаму получил следующее извещение:

«По сведениям из надежных источников, на борту „Маунт Вернон“, который вскоре прибывает в Панаму, находятся два опасных большевистских функционера родом из Владивостока: Краковецкий и Телюшев. Этим людям было отказано в праве на въезд в Соединенные Штаты через Сан-Франциско. Возможно, они попытаются сойти с корабля в Панаме.

На это сообщение майор Феймонвиль ответил следующее: «Эти двое находятся на борту корабля, но они не большевики и не представляют опасности. С января месяца и до своего отъезда они были самыми большими друзьями Америки в Сибири. Насколько мне известно, им не отказано в разрешении на въезд через Сан-Франциско, поскольку они не обращались с такой просьбой. Нет ни малейшей вероятности, что они попытаются сойти с корабля в Панаме».

Майор Феймонвиль прислал мне личное письмо об этом инциденте, в котором сообщал: «Большевики сошли на берег, но Гатунский мол еще не взорван!» Люди Макговэна сошли с корабля в Сан-Франциско, и я думаю, что они и были тем самым «надежным источником», на который ссылался генерал Черчилль.

Этот и другие случаи с русскими демонстрировали ожесточение мистера Макговэна против американского экспедиционного корпуса в Сибири. И единственным основанием для этого ожесточения был отказ американской армии, следуя примеру генерального консула Харриса и его самого, поддержать русских монархистов.

К тому времени американцы перестали охранять железную дорогу, за исключением тех случаев, когда это требовалось для обеспечения проезда американцев или чехов во Владивосток, чтобы оттуда отплыть домой.

Японцы вели себя так, словно хотели выразить несогласие со смещением Розанова во Владивостоке, хотя они явно не ожидали, что войска противников Розанова прибудут в город, минуя железную дорогу, и поэтому были очень удивлены, когда рано утром те походным маршем вошли во Владивосток. Несколько американских офицеров слышали об их приближении и поспешили посмотреть, как они входят в город. Они сообщили мне, что японские военные расположились у моря, поскольку ждали, что войска въедут по железной дороге, и сконцентрировали свои силы вдоль ветки, идущей на Никольск. Они не хотели отступать даже после того, как город был взят, но, хотя это кажется невероятным, похоже, у них отсутствовал план действий. Я лежал в постели с ангиной и не мог выйти из спальни.

Утром 31-го, через три или четыре часа после переворота, из штаб-квартиры мне прислали сообщение, что японцы ввели войска в один из секторов, где американцы осуществляли охрану железной дороги, угрожая безопасности движения в случае начала военных действий. Я возмутился действиями японцев, поскольку они нарушали условия Железнодорожного соглашения, что могло привести к разрушению тоннеля между Владивостоком и Никольском и сорвать план эвакуации американцев и чехов.

Я понял, что, несмотря на ангину, должен встретиться с генералом Юи, поэтому приказал подать машину и поехал в японскую штаб-квартиру. Я нашел генерала Юи в отвратительном настроении, но сразу же сообщил ему о своем деле и потребовал, чтобы его войска вышли из моего сектора. Генерал ответил, что он выше меня по званию и на этом основании будет командовать мною и американскими войсками, находящимися в Сибири. Я сказал, что он не может командовать американскими войсками, такого никогда не будет, и ему это хорошо известно. На это он возразил, что, как военный человек, я должен понимать необходимость единоначалия в любой военной экспедиции. Я ответил, что могу согласиться с его мнением, однако не могу передать командование американскими войсками без соответствующего распоряжения своего правительства, точно так же, как он не может передать командование японскими войсками без распоряжения японского правительства. Генерал ответил почти сразу: «Я должен признать логику ваших утверждений. Японские войска будут отведены».

Я вернулся в свою штаб-квартиру и, чтобы внести окончательную ясность, написал ему следующее письмо:

«1. В отношении нашего сегодняшнего разговора мне хотелось бы уведомить вас, что я выражаю решительный официальный протест против вмешательства японских войск в работу железной дороги на станции Океанская, находящейся в зоне ответственности американских войск.