Всеволод Стратонов - По волнам жизни. Том 1

Так называемое «дело о ключах» разгорелось. Теперь уже шла борьба между Жилинским и Гедеоновым, но орудием борьбы пришлось быть мне.

И начальник штаба, симпатичный генерал Писаренко, и заведовавший судным отделением штаба Зуйков не подвели этого дела под обычный военно-дисциплинарный конфликт, но старались найти примиряющий выход. Было, однако, ясно, что правым они считают меня.

Встретившись с глазу на глаз на обсерватории с Гедеоновым, я предложил, не пожелает ли он мирно прекратить весь инцидент, так, чтобы было удовлетворено его самолюбие, но, вместе с тем, чтобы и я мог беспрепятственно работать. Сначала Гедеонов отозвался, было, на мое предложение, но потом его вдруг точно муха укусила:

— Нет! Никаких соглашений! Еже писах — писах! [300]Имею честь…

— Хорошо! Честь имею…

Расследование кончилось в мою пользу. Мне предложили самому указать, какой порядок меня удовлетворил бы. Я предложил: ключи, конечно, остаются доступными заведующему обсерваторией; но мне предоставляется право каждый раз, когда я это по ходу научной работы сочту нужным, вывешивать объявление о недоступности инструмента, и тогда ни Гедеонов, ни кто бы то ни было другой не имеют права к нему прикасаться.

Такое решение и было принято, и утверждено оно было командующим войсками округа генералом Ивановым, вследствие чего оно становилось обязательным и для всего промежуточного начальства.

Но этим дело не ограничилось. Генерал Иванов поручил начальнику штаба объявить Гедеонову, что он ведет себя «как старая баба» и что, если он не угомонится, так в дело вмешается сам командующий войсками.

Такая резолюция для болезненного самолюбия Гедеонова оказалась вовсе непереносимой. Он подал прошение о переводе его с понижением на Кавказ, на должность офицера для астрономических поручений. Это было удовлетворено.

Уезжая, он обещал вскоре вернуться в Ташкент на место состарившегося Жилинского.

И действительно возвратился…

Отрезанность, благодаря расстоянию, Туркестана от остальной России, а также подчиненность этого края, в виде исключения, не гражданской власти, а непосредственно военному министру, делали из пяти областей: Сыр-Дарьинской, Самаркандской, Ферганской, Закаспийской и Семиреченской — как бы особое государство. В первое время нашего пребывания в крае он, впрочем, состоял только из трех первых областей. Тогда Закаспийской областью управлял бывший при покорении оазиса начальником штаба у генерала М. Д. Скобелева генерал А. Н. Куропаткин. Ради него для Закаспийской области было создано привилегированное положение [301]. В то время, как все остальные военные губернаторы в Туркестане приравнивались к начальникам дивизий, генерал Куропаткин приравнивался к командиру корпуса и подчинялся непосредственно Петербургу. Но вскоре Куропаткин был назначен военным министром, и тогда особое положение области кончилось. Вместе с Семиреченской областью она была присоединена к Туркестанскому генерал-губернаторству [302].

Пост генерал-губернатора, который одновременно командовал и войсками округа, имел выдающееся значение. Оно усиливалось пограничностью края и возможностью грозить отсюда англичанам в Индии. Угроза эта в ту пору отнюдь не была мифической, и в штабе округа соответственные планы похода разрабатывались, а для офицеров читался курс языка индустани [303]. Правда, туркестанских войск — их стояло там лишь два корпуса — было для такого похода мало. Но стратегическая подготовка шла и другим путем. Железная дорога от Каспийского моря до Самарканда была уже фактом. Вскоре соединили железным путем Самарканд и Ташкент. Затем стали строить дорогу из Оренбурга в Ташкент [304]и собирались приступить к железной дороге на Верный и дальше к Сибири. Все это сильно увеличивало стратегическое значение Ташкента.

Среди туземного населения, вообще весьма законопослушного, туркестанский генерал-губернатор ставился очень высоко. Его называли «полуцарем». И это было правильно, потому что по всем туземным делам в Петербурге смотрели глазами местной власти.

Политическое значение этого сановника, его роль в отношении соседних независимых государств и полунезависимых Бухары и Хивы, — требовали особенно осмотрительного выбора. Но, как вообще в России, особенно в последнее царствование, назначение основывалось лишь на протекции.

Роковой для каждого генерал-губернатора считалась неизбежная время от времени поездка в Петербург. Произведенное им в «сферах» впечатление часто решало его судьбу: назад генерал-губернатор более не возвращался. Все это понимали, и генерал-губернаторы очень не любили ездить в столицу, пока их настойчиво туда не вызывали.

Мы застали Ташкент еще полным воспоминаний об известном устроителе края первом генерал-губернаторе К. П. Кауфмане. Талантливый администратор и смелый военачальник — он был здесь даже не полуцарем, а, пожалуй, на все три четверти. Его эпоха для Туркестана напоминала потемкинские времена для Новороссии. Культурные следы времени его управления были глубоки и встречались повсюду.

Жил он в Ташкенте как азиатский владыка. Не жалея средств на культурное устроение края, он широко приходил средствами казны и на помощь частным нуждам подчиненных. Это содействовало его популярности.

Были у него и крупные человеческие слабости. Легенды тесно связывали его имя с именем г-жи Каблуковой, властной женщины, неофициальной «полуцарицы». Кауфман ей подчинялся, и перед Каблуковой падали ниц, ибо ее милость или немилость для служащего лица часто бывали решающими. Эта сторона жизни края была описана в романе Ильина, название которого сейчас не вспоминаю [305]. В романе Каблукова фигурирует под именем Башмаковой. Современники рассказывали, что при общих памфлетных целях автор фактически не удалялся от истины.

Кауфмана сменил генерал М. Г. Черняев, завоеватель Ташкента, известный впоследствии вождь русских добровольцев в Сербии в 1876 году. Его управление Туркестанским краем было коротким, лишь двухлетним, и оно вовсе не оставило по себе хорошей памяти. Это было управление, напоминающее деятельность щедринского градоправителя Архистратига Стратиловича [306]. Ему вменялось в вину пресечение ряда культурных начинаний Кауфмана. Черняев, военный герой, явно был непригоден для роли управителя, и его отстранили. Он оказался на некоторое время совсем в тени, пока снова не вышел на свет благодаря событиям в Сербии.

Следующий генерал-губернатор, Розенбах, был просто бесцветен. Хотя он управлял краем как раз перед нашим приездом, о нем даже мало кто и вспоминал. С его именем, впрочем, связывалось развитие системы получения подарков от эмира бухарского, начавшей принимать скандальные размеры. По Туркестану ходила карикатура: эмир сидит на тахте с голой ногой; одну штанину уже стянул Розенбах, а за другую ухватился новый генерал-губернатор барон Вревский; эмир, стараясь прикрыть свою наготу, отчаянно сопротивляется стягиванию последней штанины.