Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Уже в июле в Бельгии выходит журнал «Люмпьер» («Lumpiere»), где опубликована финальная часть «маленькой поэмы» «Кобыльи корабли» в переводе Элленса — быстро работает!

Там были представлены также Маяковский, Цветаева, Мандельштам и Эренбург — нельзя не отметить отличный вкус к поэзии у бельгийских издателей. Ну что ж, иногда можно временно потесниться — и обыграть всех на следующем повороте.

В августе выходят ещё два франко-бельгийских журнала.

В «Ле диск вер» («Le Disque Vert») в переводе всё того же Элленса «Кобыльи корабли» опубликованы целиком и помещена его статья (огромная! с портретами! на десяток страниц! и презанятнейшая!) с отличным названием: «Великий современный русский поэт: Сергей Есенин».

Статья начиналась как надо: «Со времён Пушкина Россия не имела, наверное, более великого поэта, чем Есенин».

Завершалась публикация не менее ярко: «Есенин рассказывает, что отец мечтал сделать из него сельского учителя. Жизнь могла сделать из него и разбойника, но сделала величайшим современным поэтом России».

Такое даже Тольке не покажешь — обзавидуется! Клюев вообще бы утопился с тоски! Орешин взвыл бы!

В журнале «Ла батайе литерьер» («La Bataille Litteraire») был опубликован перевод стихотворения Есенина «Устал я жить в родном краю…».

Следом крупнейшая парижская газета «Юманите» («LʼHumanite») дала более чем благожелательный отклик на статью Элленса из «Le Disque Vert» и — чудеса — оценку поэме «Кобыльи корабли»: «Вещь странной мощи».

В тот же день о Есенине и его стихах благосклонно пишет газета «Эко де Пари» («LʼEcho de Paris»), а через некоторое время ещё и газета «Энтрансежан» («LʼIntransigent»): «…крестьянин смог дойти из отдалённой деревни до царского двора: поэзия в России способна на подобные чудеса».

Изадора всё-таки права. Французы и бельгийцы — это вам не какие-то там немцы.

Есенин просит секретаря Лолу Кинел: может, ты заодно возьмёшься за перевод моих стихов на английский — пока Изадора ищет переводчиков на этот язык.

Лола взмолилась:

— Ну как я могу? Первую же вашу строчку из «Песни о собаке»: «Утром в ржаном закуте…» — уже не перевести на английский ни за что. Да и зачем вам?

— Как зачем? — удивляется Есенин. — В России меня когда-нибудь прочтут двадцать, ну, может тридцать миллионов, а на английском? Вдруг и они однажды захотят русских стихов. Это же половина земного шара!

Она мучилась с переводами, читала их Айседоре, Есенин слушал и косился на свою жену: как? ну как?.. Ну переведите хотя бы прозой! У меня очень умные мысли, можно даже не в рифму!..

В августе Сергей и Айседора едут на неделю в Венецию, живут в фешенебельном отеле на острове Лидо.

В эти дни в страшном пожаре сгорел родовой есенинский дом, где Сергей провёл детство. В ближайшей округе выгорело сразу две сотни домов и построек — амбары и риги с зерном и сеном, множество изб. Настоящая трагедия обрушилась на и без того замученных есенинских родителей.

Он ничего об этом в те венецианские дни не знал.

Старался расслабиться и отдохнуть, но по большей части дожидался всяких парижских новостей: что пишут, что говорят, как его воспринимают.

Пляжный отдых — это не его.

На одном из фото — с тетрадкой и авторучкой в руках; видимо, что-то пытался в этой жаре сочинить.

На всех остальных — лицо страдающего ребёнка, будто говорящего: верните меня обратно, пожалуйста.

Разве что вечером, когда жара стихает, можно на гондоле прокатиться.

Почти как в Константинове на Оке!

Кинел пишет, как однажды, совершая с ней и Айседорой водные прогулки, Есенин развспоминался и пересказал им всю свою жизнь, с самого детства: как втайне сочинял первые стихи, убегал из школы, таскался за бабкой на богомолье; в числе прочего поведал — он больше никогда об этом не вспоминал — «об одном необыкновенно красивом, простодушном и чистом лице молодой монахини из русского монастыря».

«Голос его был мягок, — пишет Кинел, — глаза мечтательные. И было во всём его облике что-то такое, отчего душа его представлялась душой ребёнка…»

На обратном пути Есенин с Кинел начали петь русские песни. Потом Есенин попросил у гондольера весло — и сам умело повёл лодку.

Хорошая картинка: Есенин в гондоле, поёт, гребёт и правит сам, вокруг Венеция, полутьма, фонари на воде мигают.

Сам он ни о Берлине, ни о Кёльне, ни о Париже, ни о Венеции не напишет ни слова — как и не бывал.

Отменное настроение в связи с наладившимися французскими делами Есенину не мог испортить даже вполне ожидаемый гам, поднявшийся в связи с его приездом теперь уже в парижской эмигрантской прессе.

Парижское «Слово» пыталось уязвить: «…эта внешняя „культурность“ — котелок и пробор — это проявление парикмахерской цивилизации мало кого введёт в обман в культурном Париже или Брюсселе. Человек, рубящий иконы на щепки и печатно в этом признающийся, будь он трижды „самородком“, находится на столь низкой ступени культурного развития, что причислять его к числу истинно культурных людей — просто смешно».

Симптоматичный факт: французские журналы понемногу начали переводить и публиковать Есенина, а эмигрантские газеты только ругали, даже не пытаясь ознакомить несведущих читателей с автором, которого так костерили. Ни одного стихотворения не дали в печать!

Сам факт существования Есенина, прекрасного русского поэта, болезненно подрывал их уверенность, что лучшие люди России — здесь, а там — только чумазое, непотребное, навек загубленное быдло, которое неизбежно должно призвать прежних хозяев вернуться.

В этом заключена огромная трагедия. Видеть, с кем имеешь дело, и доказывать себе из последних сил, что он бандит, мерзавец, шут продажный. Как будто, если все эти обзывательства пропечатать в газете, они изменят саму действительность.

Понемногу снова начали скандалить.

Лола Кинел уволилась с должности секретаря после того, как Сергей попросил перевести своей Изадоре, что ему нужны другие женщины, например француженки.

Напоследок сказала: «Вы сволочь».

Есенин посмеялся.

Вернувшись в Париж, взяли нового секретаря — литератора А. Ветлугина (на самом деле его звали Владимир Ильич Рындзюн). Это был деятельный циник, носимый временем от белогвардейцев до сменовеховцев; его последняя на тот момент книжка имела название, много говорящее об авторе: «Записки мерзавца».

13 сентября российское генконсульство выдало Есенину и Дункан паспорта для проезда в США.

В Америку Айседора намеревалась ехать с ученицами своей московской школы, но советское правительство, подумав, отказало.

Можно, конечно, видеть в этом привычную неповоротливость бюрократической системы, можно разглядеть и целесообразный, разумный подход: отправить 25 детей на другой конец света — перелёты, переезды, стрессы. А если случатся провокации? А если кто-то из девочек заболеет? Да мало ли что…