Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Ещё с улицы он увидел поваленные столы и стулья и услышал отборную ругань.

Едва войдя в кафе, участковый столкнулся с Есениным. Тот ещё с парижских загулов запомнил: если пришли люди в мундирах, ночевать придётся в мрачном и холодном помещении, пока не придёт Айседора. Но Айседора лечилась в Кисловодске.

— Ага, явились! — закричал Есенин.

Участковый был последовательно назван «сволочью», «жандармом», «взяточником», «хамом» и «мерзавцем». В момент, когда он схватил Есенина за руку, пытаясь вывести на улицу, тот сообщил блюстителю порядка, что Троцкий и Калинин вышибут его с работы, едва узнают о случившемся.

То, что Есенин неправ, было очевидно всем — и персоналу кафе, и оставшимся посетителям, и даже Приблудному. Последний, судя по всему, вмешиваться в скандал побоялся, тем более что сам порядочно заложил за воротник и его дружеское пособничество могло быть расценено превратно.

Есенина препроводили в отделение в Леонтьевском переулке.

Забрав оставшуюся в «ложе» есенинскую шляпу, Приблудный поплёлся в Брюсовский. Там за накрытым столом сидели Галя и Аня, дожидаясь дорогих гостей. Несколько путаясь в словах, он рассказал о случившемся.

Подруги моментально развернули небывалую активность.

Они сообщили о случившемся сразу нескольким друзьям и знакомым Есенина. Первому, конечно же, Мариенгофу — тот немедленно направился в отделение.

Бесстрашные и находчивые девушки упросили ближайших соседей по коммуналке пойти на обман. В отделении раздался звонок, и мужской голос сообщил дежурному, что звонят из Моссовета, а говорит с ними секретарь Моссовета Павлов. Уточнив, что Есенин находится именно в этом участке, секретарь Павлов потребовал немедленно освободить его.

Милиция приняла к сведению указание товарища Павлова. Дежурный по отделению тут же перезвонил в Моссовет и коротко изложил ситуацию, попросив подробнее проинформировать о полномочиях товарища Павлова. Ему ответили, что разберутся и перезвонят.

Тем временем в отделении уже появился Мариенгоф в сопровождении двух соседок Гали и Ани — Надежды Грандовой и Елены Кононенко.

Они тоже потребовали освободить Есенина. Им отказали в категорической форме, пояснив, что задержанный находится в крайней степени алкогольного опьянения и к тому же очень возбуждён, продолжая оскорблять всех подряд сотрудников милиции.

Кононенко попросила допустить её к телефонному аппарату и набрала номер Калинина. Когда тот взял трубку, Кононенко обратилась к нему с просьбой о заступничестве. Калинин, разузнав у дежурного подробности, сказал, что задержание произошло на законных основаниях и отпускать никого не надо.

Спустя пять минут в участок перезвонили из Моссовета и сообщили, что хотя товарищ Павлов и работает там, но его в данный момент на рабочем месте нет и поэтому звонить он не мог.

Есенин остался ночевать в отделении и до утра успел пообщаться со всеми находившимися там сотрудниками милиции.

Милиционер Дорошенко: «Гр. Есенин позволил себе нанести оскорбление по адресу Советской Р[абоче]-Кр[естьянской] милиции, называя всех находившихся „сволочью“ и другими скверными словами».

Милиционер Каптелин: «Гр. Есенин, будучи в отделении милиции, говорил по адресу находившихся „жулики“, „паразиты“ и т. д.».

Милиционер Найбур: «Гр. Есенин обзывал сотрудников милиции старыми жандармами, мерзавцами, а также позволял и другие нескромные вещи».

В пять утра невыспавшегося, всклокоченного, но протрезвевшего Есенина наконец допросили и с его слов записали: «У меня вышел крупный разговор с одним из посетителей „Стойла Пегаса“, который глубоко обидел моих друзей. Будучи в нетрезвом виде, я схватил стул, хотел ударить, но тут же прибыла милиция, и я был отправлен в отделение. Виновным себя в нанесении оскорбления представителям милиции не признаю, виновным в хулиганстве признаю, в сопротивлении власти виновным себя не признаю. Виновным в оскорблении представ[ителей] власти при исполнении служебных обязанностей не признаю. Больше показать ничего не могу».

Явилась Галя Бениславская, удостоверила личность задержанного и дала ему гребешок, чтобы причесался.

Есенина выпустили под подписку о невыезде.

Выспавшись, он был вежлив и очарователен.

— Вот если бы вы вчера таким же были, — с печалью сказал дежурный.

— А разве я вчера был хуже? — удивился Есенин.

Милиционеры переглянулись и дружно засмеялись — все эти сволочи, мерзавцы, хамы и жандармы.

Тем же утром 16 сентября в газете «Известия» вышла вторая часть очерка «Железный Миргород», принесённая в редакцию ещё до появления издевательского фельетона. Одновременно в «Правде» была опубликована статья Троцкого «Партийная политика в искусстве», где он написал: «Мы очень хорошо знаем политическую ограниченность, неустойчивость, ненадёжность попутчиков. Но если мы выкинем Пильняка с его „Голым годом“, серапионов с Всеволодом Ивановым, Тихоновым и Полонской, Маяковского, Есенина, — так что же, собственно, останется, кроме ещё не оплаченных векселей на будущую пролетарскую литературу?»

Троцкий прямо объявил, что никаких толковых пролетариев в литературе, сколько бы они ни хорохорились, так и не появилось; зато в Советской России есть три ведущих поэта.

Это Николай Тихонов. Это Маяковский. Это Есенин.

Первому было 27 лет, второму 30, третьему ещё не исполнилось 28.

Сентябрьское утро; один из главных поэтов огромной страны, жмурясь на солнышке, помятый и улыбающийся, выходит из отделения в сопровождении любящей его брюнетки. С крылечка им делают ручкой милиционеры. Пара идёт по улице, Галя чуть поддерживает Сергея, они проходят мимо лотка, где продают две главные государственные газеты: в одной этот поэт клянёт капиталистический Запад, во второй — большевистский вождь, со всеми неизбежными оговорками, славословит поэта.

Жизнь во всей полноте.

В квартире с Галей и Аней проживали соседи: журналистка Софья Семёновна Виноградская, студентка факультета общественных наук Московского университета — очень заметная и очень умная девушка, будущий прозаик и автор известной в советские времена книжки «Рассказы о Ленине»; 28-летний Михаил Семёнович Грандов — заместитель ответственного редактора газеты «Беднота» — непосредственный начальник Бениславской; родственница Михаила Семёновича Надежда Дмитриевна Грандова — та самая, что приходила в отделение; Елена Викторовна Кононенко, гражданская жена Грандова — та, что звонила Калинину.

Кононенко знала Есенина с 1919 года — в ту пору она ещё писала стихи под псевдонимом Гамсун, что вызвало у него недоумение: «Зачем Гамсун-то, когда такая хорошая собственная фамилия?» Сначала она полюбила Есенина как поэта; его появление в коммуналке обострило её чувства к нему, в том числе и как к мужчине.