Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Для Есенина государственный статус означал не только возможность публиковаться в центральных большевистских большетиражных изданиях, получая за это более чем весомые гонорары, на которые он мог жить сам и содержать двух сестёр в Москве, но и вовлечённость в саму среду большевистского руководства.

Это были уже не походы к Луначарскому, Каменеву, Калинину или Троцкому с теми или иными просьбами. Его стали звать в их круг как равного — и он чувствовал там себя вполне комфортно.

В середине февраля случайные свидетели наблюдают весёлого Есенина, приехавшего из Батума в Сухум: компанию ему составляют председатель ЦИК Абхазии С. Чанба, нарком земледелия Абхазской АССР В. Агрба, военный комиссар Абхазии К. Инал-Ипа.

Начальство возится с Есениным как с национальным советским достоянием. Они вместе проводят время в Доме отдыха имени Серго Орджоникидзе.

18 февраля из Батума Есенин возвращается в Тифлис.

Что-то внутри подсказывает: нажился, хватит Кавказа — последний загул с абхазским начальством вполне насытил впечатлениями.

К тому же выясняется, что Лившиц отбыл по делам в Москву, а значит, на авансы и гонорары рассчитывать не приходится. Более того, и Чагин из Баку тоже уехал в столицу.

В Персию, правда, Есенин так и не съездил; но «Персидские мотивы» и так понемногу пишутся, значит, Персия может подождать.

Зато «Анна Снегина» лежит в чемодане — жаром пышет от свежести.

25 февраля из Тифлиса Есенин отбывает в Баку. Там самое высокое начальство приобретает ему самый дорогой билет; он усаживается в вагон первого класса в компании одного видного бакинского большевика и руководителя первого уровня и — домой!

1 марта в Москве на Курском вокзале его встречали, вне себя от радости, Галя Бениславская, Катя Есенина и ухаживающий за ней давний знакомый — поэт Василий Наседкин.

Сразу едут к Бениславской — на угол Никитской и Брюсовского, в дом 2, всё в ту же квартиру 27.

Есенин вернулся счастливый, довольный и даже живот наел, в 29 лет. Абхазские начальники — они такие: откормят на месяц вперёд.

С лёту Есенин начинает вникать в литературные дела. Сколько тут всего произошло, пока его не было! Едва ли не больше, чем за время зарубежной поездки.

Имажинисты — погибали.

Журнал «Гостиница для путешествующих в прекрасном» закрыли.

Мариенгоф, Шершеневич, Ивнев, Ройзман выпустили на четверых сборник «Имажинисты», реакции на который не было никакой.

Даже Эрлих — и тот сказал лениво: «Плохие стихи на хорошей бумаге».

Это была последняя имажинистская антология.

От шумной их популярности осталась только лёгкая дымка.

В открывшиеся за минувший год советские журналы — «Октябрь», «Звезду» и, наконец, «Новый мир» — потоком шли рукописи; книжек, поэтических и прозаических, год от года выходило всё больше; удержаться на этих волнах бывшим есенинским собратьям было невозможно. Вчерашние держатели акций разом обратились в старообразных, озадаченных персонажей.

Сшибки в литературном мире достигли необычайной остроты.

Первое, январское, Всесоюзное совещание пролетарских писателей завершилось резолюцией Вардина, в которой, во-первых, утверждался «принцип гегемонии» пролетарской литературы, а во-вторых, — это немыслимо! — не только Воронский, но и Лев Давидович Троцкий были объявлены наиболее последовательными противниками пролетарской культуры.

В заключительном слове на этом совещании Демьян Бедный победоносно заключил: «Теперь „воронщина“ слиняла. Слинял и т. Троцкий, наиболее красочный защитник совсем не красных положений: под тонким огненно-красным навозом оказался розовато-меньшевистский грунт».

Это до чего же надо было Троцкому дожить: сочинитель частушек и эпиграмм прилюдно вытирал о него ноги, а целый зал пролетарских писателей хохотал и аплодировал!

Все они запомнили накрепко, какую иерархию предлагал Троцкий: Есенину и Клюеву там место было, а им нет.

Теперь Троцкому во всеуслышание мстили.

Любой, кто высказывает мнение, что Троцкий не мог простить Есенину намёк на него в «Стране негодяев» (которую Лев Давидович просто не читал, потому что эти куски не публиковались), просто не понимает литературной ситуации 1925 года.

У Троцкого с избытком хватало явных и злых врагов в литературном мире.

Есенину было неясно одно — зря или не зря он дважды за последнее время упоминал имя Троцкого в стихах. Вчера Лев Давидович был вождь и хозяин России, а сегодня выяснилось, что на него намазан тонкий слой огненно-красного навоза, а под навозом — обычный меньшевик.

Кто-то же в Кремле посоветовал Демьяну Бедному так говорить. Или он сам догадался?

Казалось бы, сильной позицией для Есенина было то, что он, как мало кому удавалось, ухитрился сесть сразу на две табуретки — оставался своим и для «Красной нови», где мог публиковаться по-прежнему, и для «Октября».

Но какие передряги происходили в его отсутствие!

В январе 1925 года имя Воронского ни в качестве редактора, ни в каком ином в журнале «Красная новь» уже не значилось. «Красную новь» захватили «напостовцы», и Вардин в их числе.

Бениславская рассказала Есенину, что Орешин необычайно радовался смене власти в «Красной нови». Воронский мало денег платил, а эти будут много, отчего-то был уверен Пётр.

Есенин, несмотря на то, что с Вардиным не просто дружил, а даже жил под одной крышей, всем этим новостям не радовался. Он-то был поумнее Орешина и осознавал: если в литературе будет править одна партия, тогда вообще не спрячешься, пространство для манёвра исчезнет.

Воронский в феврале зашёл в ряд партийных кабинетов — и, казалось бы, проигранное сражение началось снова.

Во второй половине февраля вдруг была создана комиссия Политбюро ЦК РКП(б) «О пролетарских писателях» (Варейкис, Бухарин, Луначарский, Фрунзе).

Комиссия самым стремительным образом указала пролетарским литературным гегемонам их место: «напостовцам» устроили жесточайшую — пока словесную — трёпку; Воронского вернули в «Красную новь», а Вардина оттуда выгнали и вслед сказали, что и «На посту» тоже закроют.

Как минимум одно объяснение этому есть: с Воронским дружил Фрунзе — они до революции вместе сидели в тюрьме. Фрунзе был не просто главным военачальником Гражданской войны, но и влиятельнейшим большевиком, не так давно сменившим Троцкого на должности председателя Реввоенсовета. Наконец, Фрунзе был внимательным читателем и ценителем поэзии.

Уже на другой день по приезде Есенина, 2 марта, к нему явился Вардин, побитый и несчастный. Таким его Есенин точно не ожидал увидеть!

Это ведь к нему Есенин приходил лечиться — а теперь всё наоборот: непримиримый, неутомимый Вардин едва ли не защиты искал у Сергея.