Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Отдых на лучших советских и несоветских морях? Безусловно.

Ничего не забыли?..

Всё было бы. Всё.

Правда, тогда это был бы не Есенин.

Но только не надо говорить, что ему не давали. Ему именно что давали, а он не брал.

Там, где сразу не давали, надо было совсем немного поднажать — и дали бы.

Но у него ни на что не было сил.

С какого-то момента он мог жить только нетрезвым. Он еле переползал из дня в день.

Наседкин встречал Есенина на вокзале: «Он похудел ещё больше и был совершенно безголосый. Да и во всём остальном уже не походил на прежнего Есенина. Одетый скромно, он смахивал на человека, только что выбежавшего из драки, словно был побит, помят».

Выдержав в поезде три дня трезвости, Есенин тут же, с медленным разгоном, пошёл на новый бешеный виток.

Началось всё на квартире Бениславской: Галя, сестра Катя, Болдовкин.

Есенин непрестанно что-то рассказывал и всех веселил. Так и сидели бы спокойно до вечера, но спустя час-другой ему уже захотелось на простор.

Захватив Болдовкина, идёт к Всеволоду Иванову — тот получил квартиру, и Есенина это смешит: разве у пишущего человека может быть квартира? Сочинитель должен быть беспризорным!

Одно оправдание находит Есенин Иванову: квартира совершенно пуста, из мебели — только свёрнутый ковёр в углу.

Немного веселится с Ивановым и далее спешит в «Красную новь».

Там встречает Казина, Клычкова и Касаткина.

Ещё немного веселится в их компании.

Вечером Есенин в гостинице «Националь» — читает стихи Воронскому, Лидии Сейфуллиной, прозаику Валериану Правдухину и множеству других, которых Болдовкин, сопровождавший поэта на каждую встречу, уже не в силах запомнить и различить.

На другой день — всё по новой.

Теперь с самого утра: Сашка Сахаров, Вася Наседкин и бакинский поэт Костя Муран.

Все вместе идут к Берзинь в Гнездниковский переулок.

Там внизу можно сначала поиграть на бильярде, а потом обрадовать её своим появлением.

Так и делают.

Память Болдовкина едва поспевает за сменой декораций: «Мы у Георгия Якулова. Граммофон наигрывает модные в то время фокстроты, Сергей танцует — с кем? С фокстерьером Якулова!»

Следующий день зафиксировал литератор Николай Ашукин, заглянувший в коммуналку № 27 в компании ещё двух сочинителей — Семёна Борисова и Павла Сухотина: «…Сначала всё шло мирно и весело. Вина было мало, но Есенин был уже „сильно на взводе“. Он прочитал новые стихи. В разговоре со мной хорошо отозвался о моих стихах и сказал: „Ты очень робкий, а я вот нахал…“ Рассказывал много о пьянстве Блока. Потом в цилиндре плясал вместе с сёстрами русскую. Истерически обиделся на жену (Бениславскую), которая будто бы спрятала бутылку вина. Лихо сквернословил. Разбил всю посуду, сдёрнул со стола скатерть и ушёл из дому со всей компанией. Я с Есениным был впервые и решил в этот раз испытать всё до конца. Пошли. Стучались в дверь кабачка „Эльдорадо“ на Тверском бульваре; кто-то из компании хвастался, что „его там знают и пустят“. Однако не пустили. Было 4 часа утра. Взяли извозчиков, поехали в чайную на Тверскую-Ямскую. Ещё рано: чайная закрыта. Стали ждать открытия. Около толпятся торговцы пирогами, яблоками и из-под полы водкой. Есенин купил бутылку водки и пирогов. Пили, сидя в пролётке. Стаканчик был предоставлен торговцем. К открытию чайной собралась „Москва кабацкая“. Какие-то личности обнимали и целовали Есенина. С нами в пролётку сел какой-то тип в синей блузе, называл он себя рабочим. Есенин, в упор посмотрев на него, объявил, что он сыщик. Тип мгновенно исчез, может быть, от смущения, а не потому, что Есенин отгадал, кто он. Открытия чайной мы не дождались. Есенин с приятелем поехал на извозчике, а я решил идти пешком. Иду по Тверской. Вероятно, Есенин на извозчике куда-то заезжал, может быть, в другую чайную, так как я прошёл половину Тверской, когда увидел его. Я окликнул Есенина. Извозчик остановился. Есенин заливался слезами. Мы обнялись и простились. Первая мысль, которая мелькнула у меня после этой несуразной, непутёвой ночи: как тяжело добыты Есениным его кабацкие стихи, какая горькая у него жизнь!»

Пьянство давно уже не было для него отдохновением.

Оно было адской, на износ, работой.

Ни одной большой вещи в этом году написано не было.

Несколько раз он рассказывал знакомым, что задумал и скоро напишет роман. Но никакого романа написать Есенин был не в состоянии.

Всего в 1925 году им будет создано 58 стихотворений и три «маленькие поэмы» — по сути, тоже стихотворения.

61 вещь. По одному стихотворению в шесть дней. На стихотворение у него уходило полчаса-час. Раз в шесть дней находил на это время.

Нет ни малейших оснований утверждать, что подобная работоспособность исключает совершенно очевидный, суицидальный есенинский алкоголизм.

Действительно, были годы — скажем, в имажинистский период, — когда Есенин писал меньше, чем в 1925-м. Но тогда он работал больше: торговал в книжной лавке на Никитской, постоянно выступал в «Стойле Пегаса», занимался изданием книжиц — своих и товарищей по ремеслу, решал множество разнообразных дел, не имея никаких помощниц вроде Бениславской и Берзинь.

Теперь, имея возможность публиковать стихи в советских газетах по высшей гонорарной ставке, он не работал больше нигде, последовательно добивая себя на получаемые со стихов рубли.

…Гоняет себя по всей Москве, пьёт чёрт знает что чёрт знает с кем, а ранним утром сидит на мостовой и рыдает — это что вообще, вы понимаете?

Это человек сам с собой прощается, вот что.

В первые дни июня к Есенину явилась целая делегация из Константинова — звать на свадьбу двоюродного брата Александра Ерошина.

Братьев своих Есенин толком не знал: они и в детстве-то не очень дружили, а сейчас — взрослые мужики, что у них общего? Ничего.

Ну, родня и родня, невидаль какая; тут родных детей не видишь — а к братьям будь добр явиться да ещё улыбайся там, как будто всем рад.

Есенин отказывался: не хочу, некогда, не поеду.

Но там, в Константинове, родственники, видимо, целую сходку провели и совместно решили: надо заманить нашего знаменитого Серёжу — будет на свадьбе украшением; так что, пока согласия не даст, не возвращаться.

Уговоры длились двое суток.

Под вечер второго дня Есенин сдался: ладно, приеду. Только не один. С друзьями. С лучшими друзьями.

Заручившись многократно и на все лады повторенным клятвенным обещанием, делегаты отбыли.

7 июня на Казанский вокзал выдвинулись те, кто на уговорах присутствовал, а значит, нёс за есенинское решение личную ответственность: Галина Бениславская, Василий Наседкин и, само собой, Катя Есенина; а также те, кто Есенина в многодневном загуле не оставлял: Василий Болдовкин, Константин Муран, Александр Сахаров, Иван Старцев…