Захар Прилепин - Есенин: Обещая встречу впереди

Были ли у него другие посвящения в этих книжках?

Да, ещё два: Лидии Кашиной посвящено стихотворение «Берёзка», Клюеву — стихотворение «Теперь любовь моя не та…» — о том, как Клюев, подобно мельнице, никогда не сможет взлететь.

То есть, по сути, в избранном Есенина только два — два! — посвящения: первой его любви и главному другу.

И с этим тоже ничего не поделаешь.

Из всей этой смутной истории отношений Есенина и отдельных его оппонентов если и просматривается какой-то вывод, то, рискнём предположить, простой: он, безусловно, далеко не всегда был прав, но и не он, как говорится, первый начал.

Если же рассматривать тему шире, то Есенин, безусловно, был интернационалист.

Не только потому, что обожал своих грузинских, абхазских и азербайджанских товарищей и счастлив был, что такие разные и удивительные народы живут одной семьёй.

О Кавказе Есенин сочинил несколько замечательных вещей, где в числе прочего сказал:

У Тициана Табидзе в стихах, написанных после смерти Есенина, — повторение той же мысли:

Это сам Есенин, вспоминал Табидзе, немного в шутку, а более всерьёз настаивал на том, что они оба несут в себе монгольское наследие.

Есенин последовательно подчёркивал азиатскую составляющую Руси и России.

В известном смысле перед нами позиция, предвещающая евразийство.

Но эта позиция не прижитая, а опять же врождённая: Есенин вошёл с ней в литературу, вослед за «русью» неизбежно вспоминая «любимую мордву» и столь же любимую «чудь».

Создаётся впечатление, что имена народов, живущих вместе с русскими и составляющих нашу политическую нацию, Есенин повторял с удовольствием, словно бы удивляясь и радуясь:

Или годом ранее:

Под крестом здесь надо понимать не нательный крестик, а судьбу.

Общую судьбу.

Не менее сложная и порой болезненная тема — Есенин и Церковь, Есенин и христианство.

Тема неприятия официальной Церкви как института вовсе не является приметой Есенина «советского», но заявлена несколько ранее.

Достаточно взглянуть на поразительные есенинские стихи 1916 года «Закружилась пряжа снежистого льна…»:

Когда в 1919-м, в пору имажинистских хулиганств, Есенин со товарищи отправился расписывать стены Страстного монастыря, это было вовсе не предательство по отношению к целому циклу христианских поэм, созданных в минувшие два года, а личный, давний, хотя и не без влияния Клюева сложившийся скепсис по отношению к Церкви «казённой».

Оказавшись в 1922 году за границей и узнав об аресте патриарха Тихона и начавшейся экспроприации церковных ценностей, Есенин отреагировал, по иным меркам, почти кощунственно: и публично, в разговорах, и письменно объявлял: «Очень не люблю патриарха Тихона и жалею, что активно не мог принять участие в отобрании церковных ценностей».

(Клюев, напомним, принимал.)

Объяснения и этой есенинской позиции имеются.

Только в 1917–1918 годах Поместным собором и патриархом Тихоном было обнародовано 16 антисоветских посланий.

Зададимся вопросом: на чьей стороне был тогда Есенин — патриарха или советской власти? Ответ очевиден. Его раздражение церковными иерархами родилось не вчера.

В период пребывания Есенина за границей в Советской России случился неурожай и начался голод. Власть обратилась к Русской православной церкви с просьбой сдать государству предметы из золота, серебра и драгоценных камней, необходимые для закупки продовольствия за рубежом. Патриарх Тихон отказался, назвав саму просьбу святотатством.

Когда ясен контекст, позиция Есенина становится если и не простительной, то как минимум объяснимой.

Свой контекст и у злых строк «маленькой поэмы» «Русь бесприютная» (1924):

Позже этот контекст забылся, но в 1924 году ни для кого не была секретом массовая поддержка духовенством Белого движения, имевшая вполне понятные причины. Тем не менее Есенин был в другом лагере. И там, где был Есенин, отлично знали, что многие монастыри служили пристанищами белогвардейцам, у Колчака воевали сформированные при помощи духовенства «Полк Иисуса», «Полк Богородицы», «Полк Ильи Пророка», а под Царицыном — «Полк Христа Спасителя», состоявший исключительно из лиц духовного звания.

Есенин выступал не столько против Церкви и уж точно не против православия, но против того, что Христа несут на знамёнах те, кто, по мнению поэта, права на это не имел.

Он себя — себя! — видел пророком правды Христовой.

По количеству наименований (но не по объёму) Есенин имажинистский, Есенин лирический, обращённый к женщине, и даже, наконец, Есенин советский проигрывает Есенину — христианскому поэту.

Он — автор внушительного религиозного наследия: по меньшей мере сорока пяти стихотворений и «маленьких поэм» (даже исключая несколько революционных поэм 1917–1918 годов — безусловно религиозных, но вместе с тем выходящих слишком далеко за пределы канона).

Странно, что до сих пор нет отдельного издания христианской лирики Есенина.

Сочинителей, внёсших такой огромный вклад в христианскую поэзию, в русской литературе — по пальцам сосчитать. А сочинителей уровня Есенина — и того меньше.