Александр Ковинька - Миниатюры с натуры

Из автомашины вышел известный государственный и литературный деятель и уверенно говорит:

— Товарищ инспектор! Будем знакомы… Я такой-то… Не задерживайте машину.

— Э, нет, нет… Тем более что вы такой-то…

Вышел из машины еще более влиятельный:

— Не шутите, товарищ капитан! Вы, наверное, меня знаете: я…

— Знаю, знаю и глубоко уважаю вас. Но нет, нет…

Тогда поднимается Павел Михайлович, подходит к государственному инспектору и скромненько просит:

— Товарищ капитан! С кем греха не бывает. Помилуйте на первый раз.

Капитан милиции:

— А вы кто?

— Я — Остап Вишня.

— Остап Вишня?.. Это правда?

— Правда… Вот и мой билет из редакции «Перца».

Капитан вскинул руку, козырнул.

— Дорогой Остап Вишня! Рад вас видеть. Пожалуйста, проезжайте!

Засвистел, поднял жезл и приветливо вслед помахал рукой.

Какой же вправду великой силой юмора обладал человек, носивший имя — Остап Вишня, и как велика была и есть его популярность в народе.

Потому Остап Вишня и незабываем, потому он и народный.

Как-то урядник Лосев и волостной старшина Нетеса в нашем селе схватили кобзаря и посадили в холодную.

Мы, ученики, мальчишки и девчонки, вечером тайком всякой еды кобзарю принесли, и он нам тихонько запел, сначала «За Сибіром сонце сходить…», а потом «Думи мої, думи мої…».

Мое тельце тогда взволнованно затрепетало: наша песня! Наш язык!

Было это в тысяча девятьсот десятом году. Как вам известно, в царское время на украинском языке в школах не преподавали.

А господа еще и издевались. Говорили — ваш язык хохлацкий… Так, мол, какой-то диалект — цоб-цабе!..

А тут такое волшебство, такая неувядаемая поэтическая краса:

Село Плоское… Родное, милое село. В твоем жилище под соломенной стрехой я, одиннадцатилетний сельский мальчишка, впервые познал чарующую силу огненной поэзии гениального Тараса Шевченко.

В 1911 году я окончил земское начальное училище. После экзаменов любимая учительница позвала меня к себе в хату, дала томик «Кобзаря» и ласково сказала:

— Дарю тебе книгу. Эту книгу написал великий поэт Тарас Шевченко. Читай родным и близким… — Обняла меня и поцеловала. — Тебе, Сашуня, доверяю. Читай, чтобы урядник не пронюхал.

И я читал. Читал родителям, братьям и сестрам. Читал и невыразимо радовался, потому что читал на родном языке.

Ведь до этих глубоко душевных стихов Шевченко я не знал, не представлял себе, что есть книги на украинском языке.

Осмелел, начал читать стихи соседям. Вдруг — нежданная напасть. Меня в то время не было дома, когда в нашу хату ворвались три здоровенных рожи — урядник, жандарм и какой-то сыщик в штатском.

Первым к матери подступил волостной урядник.

— Где та, — спрашивает, — веселая прокламация, которую Сашко читал?

Мама, простая, неграмотная крестьянка, сразу сообразила — лютая вьюга повеяла!

— Какая прокламация? И что оно такое — поется или играется?

— На губах играется, бестолковая! — перебил жандарм. — Где книга, которую твой сын читал?

Мама спокойненько сняла с матицы новенький, но запыленный Часослов и подала:

— Вот эту книгу Сашко читал. Так хорошо, так душевно читал. Ей-богу, бабы слушали, всхлипывали и плакали.

Часослов перехватил сыщик. Раскрыл да как швырнет в лохань.

— Что ты нам, старуха, очки втираешь? Нашла дураков!

А мама загоревала:

— О боже, боже! Святую книгу в лохань бросили… Стыда у вас нет!

На маму накричали и строго-настрого приказали привести меня в волость.

Ушла из хаты верноподданная троица… Мама же, не теряя времени, послала за мной двух меньших братьев — Ивася и Петруся, а сама огородами-огородами вышла навстречу.

Встретила и спрашивает:

— Сашуня! Где та книга «Думи мої, думи мої…»? Спрячь, сыночек, спрячь, дорогой. Приходили урядники-собаки, спрашивали, где она.

Я мигом в сарайчик: томик лежал там в кошелке. Мама дала мне чистый-чистый рушник, я опрятно завернул «Кобзаря» и спрятал в овине за перекладиной.

Дома думали, волновались — как быть?

Отец настаивал на своем:

— Отдай ту книгу, ведь это же приходили черти рогатые… Не отступятся…

Мама повторяла свое:

— Не отдавай, сыночек, не отдавай! Спрячь! Дорогая, святая книга. Важнее Часослова. Пойдем, сынок, в волость.

Когда пошли в волость, мама напутствовала меня:

— Скажем неправду, сынок, бог нас простит. Скажешь: «Кто-то дал, я взял, прочел и порвал».

Так я и сказал. Поверили или не поверили мне, но отпустили.

Однако еще не раз какое-то привидение в окна заглядывало…

Весна тысяча девятьсот четырнадцатого года…

Знаменательная дата: сто лет со дня рождения великого Шевченко.

Становые и волостные церберы тянут носы к самому порогу. Нюхают — не послышится ли из хаты:

Но бдительные фараоны все-таки не устерегли нас. У ветряка, на самой высокой горе, кузнец Степан Черпак вслух на память читал:

Волостные и становые ищейки всюду вынюхивали — кто читает Шевченко, что читает, где?..

Крестьяне отвечали:

— Слыхали, Степан читал что-то хорошее. Ага, вспомнил… Оно ведь так: и деткам смолоть надо, и переживаешь, — а хватит ли чем посеять? Думаешь, хватит ли зерна засеять ту десятину? Да!.. Так эге ж… Вспомнил… Читал Степан, чтобы образ божий грязью не оскверняли…

Другие говорили иное:

— Вроде о Днепре рассказывал. Хорошо и ласково рассказывал. Жаль, что вас не было.

Окончательно волостных успокоила тетка Мотря:

— Повезла я, значит, смолоть полмешка. Не думайте, что лошадьми или на коровах повезла. Взяла свой возок и своими ногами и своими руками повезла. Ни у кого ни рук, ни ног не занимала. Не буду от вас скрывать: хлеб взяла в долг. Вот хлеб, взятый в долг, и повезла. Так вот я и послушала Степана, спасибо ему. Ох и хорошую проповедь сказал. Говорит, немцы кругом поналезли, картошку нашу едят, и если волостное начальство недосмотрит, то и волость съедят…

Становой пристав удовлетворенно буркнул:

— Справедливо человек говорит…

Адепты веры христианской и свою поганую руку к величественно-огненной поэзии протянули. С амвона кричали: «По селу бродит антихрист! Бунтарские слова произносит. «Расковывайтесь!» — призывает! Крещеный люд с венценосной тропы сбивает».

В те годы — годы империалистической войны — в село частенько приезжали односельчане: рабочие — печатники и железнодорожники.