Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Сначала я кивал, улыбался и говорил "хелло", думая, что этого достаточно, чтобы рука опустилась, но, как правило, она не опускалась. Наконец однажды вечером, когда Нэнси и я были на концерте в штабе морской пехоты, я сказал командующему: "Я знаю, что президенту положено отвечать на такое приветствие, но я был когда-то офицером и понимаю, что лицам в гражданской одежде не принято отдавать честь. Тем не менее полагаю, что должно быть правило, позволяющее президенту отвечать отданием чести, поскольку он является главнокомандующим, и гражданская одежда есть, в сущности, его мундир".

"Ну, если бы вы и ответили, — сказал генерал, — не думаю, чтобы кто-либо стал возражать".

В следующий раз, когда мне отдали честь, я отвечал тем же. Лицо морского пехотинца расплылось в широкой улыбке, и он опустил руку. С тех пор я всегда отвечаю так на приветствия военных.

Сменившему меня в Белом доме Джорджу Бушу я советовал поддержать эту традицию.

Первые леди, как я заметил, больше чем кто-либо нравятся налогоплательщикам: они работают бесплатно, причем с полной нагрузкой, и постоянно в разъездах. Борясь с наркоманией, возрождая красоту Белого дома, помогая мне представлять нашу страну за рубежом, Нэнси была одной из самых больших тружениц среди всех наших первых леди. О том, что это знали и ценили многие американцы, свидетельствуют тысячи полученных нами писем с похвалами в ее адрес. Но я никогда не мог понять или привыкнуть к нападкам на нее, становившимся иногда настолько резкими, что, приходя наверх в конце дня, я заставал ее в слезах.

Получалось так, что я — президент — был не в состоянии оградить свою жену от неприятностей. Мне трудно было примириться с тем, что Нэнси принуждена была страдать просто потому, что она моя жена. Мое отношение, которое я иногда открыто высказывал, таково: черт возьми, если вам хочется к кому-то прицепиться, цепляйтесь ко мне, но не к ней. Это моя работа, а не ее. Даже когда Нэнси старалась привести все в ясность при помощи фактов, это часто не имело успеха.

За восемь лет, прожитых нами в Белом доме, он действительно стал для нас домом, потому что таким его сделала Нэнси. Я никогда не переставал скучать по Калифорнии. Я часто говорил, что калифорниец (даже кто-нибудь вроде меня, пересаженный туда со Среднего Запада), которому приходится покинуть родные места, постоянно по ним тоскует. Калифорния, как я люблю повторять, — это не местность, это — образ жизни. Я однажды сказал Маргарет Тэтчер, что выходцы из Англии должны были пересечь другой океан, чтобы попасть в Америку — тогда бы столица США была в Калифорнии. Но Нэнси превратила Белый дом в замечательный дом для нас, обставив его нашими собственными вещами, и я чувствовал в нем себя очень уютно, действительно как дома. После того как был отреставрирован бесцветный главный зал на втором этаже, мы редко закрывали двери, ведущие в него из гостиной, и зал сделался ее продолжением. Сидя в гостиной и глядя оттуда на открывающуюся передо мной перспективу, я всегда думал, как великолепно выглядит здание.

Нэнси хотела, чтобы парадные обеды проходили в Белом доме в более непринужденной обстановке, как обычные домашние обеды. Она много трудилась над выбором гостей, приглашая людей из самых различных сфер: ученых, спортсменов, бизнесменов, артистов и других. Обычно эти обеды следовали заведенному порядку: после приема наверху мы вместе с почетными гостями спускались по большой лестнице, затем здоровались с прибывавшими гостями и направлялись в парадную столовую. Если почетного гостя сопровождала жена, я сидел с ней под портретом Линкольна, а на другой стороне столовой Нэнси сидела с ним самим за своим столом; таким образом, гости с той и с другой стороны чувствовали себя в равном положении. Когда подавали десерт, в столовую являлась группа военных музыкантов-скрипачей под названием "Строллинг стрингс", затем я произносил тост, почетный гость отвечал на него, и мы направлялись в Голубую комнату пить кофе, после чего следовал концерт в Восточной комнате. Оттуда все переходили в фойе, где оркестр морских пехотинцев играл танцевальную музыку.

На обеде в честь президента Италии Пертини, когда "Строллинг стрингс" начали прохаживаться между столиками, я заметил, как одна из них, очень хорошенькая молодая женщина, подошла очень близко к Пертини. Поскольку я слышал, что этот учтивый джентльмен до сих пор не мог равнодушно видеть хорошеньких женщин, я поймал взгляд сидевшей рядом с ним Нэнси и улыбнулся ей. Когда после обеда мы поднялись наверх, я спросил у нее, заметил ли Пертини красотку, и объяснил ей, почему я старался привлечь ее внимание.

— Да ты шутишь, — сказала она.

— То есть что ты хочешь сказать? — спросил я.

— К тому времени он успел уже дважды поцеловать ей руку.

На обеде в честь Франсуа Миттерана он вместе с женой, Нэнси и я, поздоровавшись с гостями, направились из Восточной комнаты в парадную столовую. По обычаю, все стояли, пока Нэнси с Франсуа и я с мадам Миттеран не займем свои места на противоположных концах столовой.

Нэнси и Франсуа направлялись к своему столику, но мадам Миттеран не двигалась с места. Я сказал ей шепотом: "Нам нужно пройти к столику на другой стороне". Но она по-прежнему стояла как вкопанная. Она тихо сказала мне что-то по-французски, чего я не понял. Потом сказала еще что-то, но я только покачал головой, так как опять ничего не понял. Тут к нам подбежал переводчик и сказал: "Она говорит, что вы наступили ей на платье".

Помимо того, что Нэнси сделала обстановку парадных обедов более непринужденной, она стала устраивать небольшие обеды наверху для некоторых из наших гостей, в число которых входили принц Чарльз и наследный принц Японии. Обычно на эти обеды в семейной столовой наверху мы приглашали человек тридцать. Здесь порядки были как в обычном доме: сначала коктейль в желтой овальной комнате, затем обед в столовой и иногда несколько музыкальных номеров в конце.

Я должен подчеркнуть, что чаще всего наши обеды были куда более скромными, хотя иногда перед каким-нибудь парадным обедом мы устраивали в семейной столовой "репетицию". Нэнси делала это из желания убедиться в достоинствах меню.

Одной из профессиональных трудностей для президента являются рукопожатия. На некоторых приемах в Белом доме — для конгрессменов и их семей, для прессы и прочих — мне приходилось пожимать до тысячи рук за вечер. Хотите верьте, хотите нет, но после этого рука просто начинала болеть.

Еще одна проблема: я плохо запоминаю имена и лица. Политическому деятелю приходится встречать такое количество людей, что запомнить их всех невозможно, и поэтому я всегда боялся задеть чьи-то чувства. За время избирательной кампании мне случалось иногда бывать в пяти-шести штатах в день и при каждой остановке встречаться с многочисленными группами местных республиканских лидеров. При следующей встрече эти люди, вполне естественно, ожидали, что я их всех запомнил.