Рональд Рейган - Жизнь по-американски

Но, на мой взгляд, у нас практически не было выбора. Я не видел иного способа добиться освобождения заложников. Я считал, что нельзя упускать ни одной возможности их вызволить, а также установить контакт с будущим руководством Ирана. Несмотря на все вставшие перед нами препятствия, я возлагал большие надежды на эту группу.

Хотя на совещании в годовщину Перл-Харбора я не принял окончательного решения, я считал, что иранскую инициативу надо развивать, соблюдая при этом осторожность и не преступая закон. Посмотрим, что из этого выйдет. Как я уже говорил, ответственность за судьбы наших заложников лежала на мне тяжким грузом. Опять приближалось Рождество, а наши сограждане все еще находились в неволе на другом конце света. Разлученные с родителями, женами и детьми, лишенные элементарных свобод и содержащиеся в ужасающих условиях, неужели же они не хотели, чтобы я сделал все возможное для их освобождения? И неужели этого же не хотели и те американцы, которые не были в их положении?

Вернуть их домой — в этом я видел свой долг президента. И был полон решимости этого добиться.

Как у нас было заведено, мы провели последние дни 1985 года на вилле бывшего посла Уолтера Анненберга вблизи Майами-Спрингз. Я вдоволь поиграл в гольф и 31 декабря записал в дневнике следующее: "Закончил 1985 год игрой на все 18 лунок. Несколько ударов удались, но чаще мазал… Вечером очень весело встретили Новый год. Разумеется, надо всем этим весельем висела тень, которую мы постарались на время забыть: убийства в римском и венском аэропортах, гнусная роль Каддафи. Нужны какие-то ответные меры, но не так-то просто их осуществить, учитывая, что тысяча американцев живут и работают в стране, управляемой этим полоумным клоуном".

Нaчало 1986 года было омрачено внутренними несчастьями и международными осложнениями. Погиб "Челленджер", с Филиппин был изгнан Фердинанд Маркос, произошла еще одна стычка с Японией по поводу ограничений, которые она вводила на импорт из Соединенных Штатов, конгресс предпринял новые усилия, чтобы лишить "контрас" всякой поддержки, а на Ближнем Востоке одна проблема громоздилась на другую. 7 января я записал в дневнике: "У нас прошло бурное совещание, в результате которого я подписал приказ, предписывающий всем американцам и всем американским предприятиям покинуть Ливию и объявляющий о прекращении всяких отношений — торговых и прочих — с режимом Каддафи. Одновременно мы приводим в готовность Шестой флот в Средиземном море. Если Каддафи воздержится от дальнейших террористических актов — прекрасно, значит, наша косвенная угроза сыграла свою роль. Если же он расценит наши действия как признак слабости и предпримет новый террористический акт — ну что ж, мы уже наметили объекты для удара, и ему не поздоровится. Сегодня вечером я объявлю об этом на пресс-конференции".

Если судить по тому шуму, который история с "Иранконтрас" наделала в прессе, может создаться впечатление, что в Белом доме в то время занимались исключительно иранской инициативой. Но это было вовсе не так. Перед нами также стояли столь важные вопросы внешней политики, как контроль над вооружениями и проблемы Никарагуа и Филиппин, в Вашингтон приезжали главы различных государств, в области внутренней политики шла борьба за реформу налогообложения, проводились мероприятия по сокращению бюджетного дефицита, и, конечно, мы все находились в шоке по поводу трагедии "Челленджера". Каждый день мне присылали на прочтение десятки документов, и я принимал примерно восемь посетителей. Разумеется, я осуществлял общее руководство политикой, но конкретную повседневную работу предоставлял специалистам. Честно говоря, я не помню всех событий и встреч, относящихся к тому периоду, во всяком случае, не помню тех подробностей, которых у меня впоследствии потребовали. Здесь я описываю все, что сохранилось в моей памяти по делу "Иранконтрас".

Седьмого января на том же заседании Совета национальной безопасности, на котором я подписал приказ относительно Ливии, Джон Пойндекстер и сотрудники СНБ предложили продолжить переговоры по иранской инициативе. Имелось в виду, что мы согласимся на поставку в Иран новой партии ракет ТОУ, но при этом будем настаивать на том, чтобы иметь дело непосредственно с умеренными членами правительства Ирана, а не с подставными лицами.

Вспоминая события тех лет, я признаюсь сам себе, что у меня всегда были сомнения в надежности посредников. Они несколько раз обещали, что заложники будут освобождены в ближайшее время, но ничего не происходило. Однако Билл Кейси говорил по этому поводу, что когда ведешь тайные операции, то обычно имеешь дело отнюдь не с ангелами. Наши партнеры сумели-таки освободить одного заложника, и после начала переговоров с ними "Хизбаллах" не совершила ни одного крупного террористического акта против американских граждан.

В январе я получил новые заверения, что Горбанифар и компания имеют хорошие связи в Иране. При всех их недостатках они были нашей главой — и почти единственной — надеждой на освобождение заложников. Поэтому я принял решение продолжить переговоры с ними, несмотря на глубокие разногласия в кабинете: Эд Мис, Билл Кейси и Джон Пойндекстер, который после отставки Макфарлейна взял руководство операцией в свои руки, настаивали на продолжении переговоров; Кэп Уайнбергер и особенно Джордж Шульц были против. Они считали мое решение ошибочным, но я настоял на своем.

Я не рассматривал эту операцию как обмен оружия на заложников и до сих пор не считаю ее таковой. Я не мог игнорировать предупреждение опытных политиков Уайнбергера и Шульца о том, что, если об этой инициативе станет известно миру, ее истолкуют именно так, но тем не менее считал, что нам предоставляется реальный шанс добиться освобождения заложников и имеет смысл пойти на риск. Я надеялся, что план не сорвется, но в случае срыва был готов нести ответственность.

В течение февраля мы чуть ли не каждый день ожидали услышать, что заложники наконец освобождены, но этого не произошло. Мы настаивали на прямых переговорах с умеренными иранцами, соблюдая при этом строгую секретность, поскольку утечка информации поставила бы под угрозу не только жизнь заложников, но и тех иранцев, с которыми мы имели дело. Тем временем на Ближнем Востоке развертывались события и в другом плане.

В марте Шестой флот провел маневры у берегов Ливии, в заливе Сидра, который мы называли "озером Каддафи", и мы ждали ответной реакции. Командованию флота был дан приказ пересечь "линию смерти" — воображаемую черту в открытом море, удаленную более чем на сто миль от ливийского берега (далеко за пределами прибрежной зоны в двенадцать миль, установленной по международному праву), которая, по заявлению Каддафи, являлась границей ливийских территориальных вод. В случае нападения Ливии на наши суда или самолеты нашим силам предписывалось нанести ограниченный, но чувствительный ответный удар.