Мэри Габриэль - Женщины Девятой улицы. Том 1 [Ли Краснер, Элен де Кунинг, Грейс Хартиган, Джоан Митчелл и Хелен Франкенталер: пять художниц и движение, изменившее современное искусство]

Отношения Элен и Денби строились и развивались вокруг балета. Будучи критиком Herald Tribune, он часто имел лишний пропуск для прессы на спектакли. И Элен со временем стала его любимым компаньоном. «Она ведь была очень красивой молодой женщиной, и появляться в обществе с кем-то вроде Элен было очень полезно для его репутации», — отмечал Руди [717] Campbell, «Elaine de Kooning Paints a Picture», 63; «Edwin Denby Remembered, Part I», 29; oral history interview with history interview with Rudy Burckhardt, AAA-SI. . Эти двое составили бы потрясающую пару. Эдвин словно источал свет. Высокий и элегантный, с кристально-голубыми глазами и бледной кожей, он ходил, казалось, не касаясь ногами земли. Под руку с ним шла шикарная Элен. Одетая в одолженное у кого-нибудь вечернее платье, она подходила ему идеально. Девушка занималась танцами с шести лет, и это было очевидно: спина прямая, тело гибкое, лицо четко очерченное и волевое, как у спортсменки. «Я стала настоящей балетоманкой, — вспоминала Элен о вечерах, проведенных с Эдвином. — Я обожала волнение и блеск премьер… в антрактах я стояла молча, восхищаясь быстрыми и остроумными комментариями, которые Эдвин раздавал окружающим. Эти люди иногда казались мне ужасно опасными соперниками» [718] «Edwin Denby Remembered, Part I», 29. .

Денби не был заурядным, скучным критиком. В сущности, он изобрел принципиально новый способ писать о балете. Эдвин создал «особую риторику, синтаксис и словарный набор, которые охотно переняли последующие поколения нью-йоркской школы критики танца» [719] «Edwin Denby Remembered, Part I», 7. . А еще он считал своим долгом увидеть все: не только одобряемые обществом постановки с их роскошными премьерами и звездами, но и самые авангардные спектакли в крошечных театрах, которые его коллеги-критики часто считали дилетантскими и недостойными внимания. Денби был готов проигнорировать любую оплошность, если она допущена в ходе смелого эксперимента. Это был период в истории Америки, когда зарождался американский балет. Американские хореографы только начинали создавать стиль современного танца, интуитивного, выразительного и часто такого же неистового и яростного, какими были те неспокойные времена. В годы Второй мировой войны танцевальное сообщество Нью-Йорка вступало на новую, неизведанную территорию, и Денби считал своим долгом задокументировать этот процесс [720] «Edwin Denby Remembered, Part I», 8; Ashton, The New York School: A Cultural Reckoning , 142–й43, 145. .

Итак, Элен наблюдала, как Эдвин вращается в обществе, а после спектакля они вместе шли в офис Herald Tribune, и она ждала, пока он напишет рецензию [721] Campbell, «Elaine de Kooning Paints a Picture», 63. . Эдвин часто спрашивал Элен, что она думает о спектакле. Она могла просто сказать: «Ну, у той девушки были красивые зеленые чулки». Ее ужасала сама мысль о том, чтобы выразить мнение, противоречащее его точке зрения. «Вы такая старательная ученица», — говорила Элен Минна Дэниелс, которая в то время издавала небольшой журнал Modern Music. По словам Минны, Эдвин обожал бесхитростность Элен. Ему очень нравилось, что та не старалась произвести на него впечатление, не соглашаясь с его мнением [722] Elaine de Kooning, interview by Minna Daniels, 7. . Наоборот, Элен с радостью впитывала мудрость Денби. Сначала она просто изучала его отзывы, удивительно непохожие на критику, которая раньше встречалась ей в журналах. Элен говорила: «Поэты используют слова совершенно иначе, нежели, скажем, критики или романисты, употребляющие их в логическом смысле. Поэты же гораздо больше руководствуются интуицией и диким полетом фантазии. Они намного ближе к художникам» [723] Elaine de Kooning, interview by Arthur Tobier, 9. . Стиль Денби привлекал ее. Его слова, как и способ мышления, были близки девушке. Довольно скоро, пока он писал обзор для газеты, Элен уже составляла свою рецензию. А потом Денби, закончив работу, читал и критиковал ее отчет. Такая учеба продолжалась около трех лет [724] Campbell, «Elaine de Kooning Paints a Picture», 63. .

Работа Элен с Денби помогала ей развиваться как личности отдельно от Билла. Она в отрыве от него вращалась в обществе. У Элен появились интересы, которых он не разделял. Она развивала талант. Росла ее самооценка как художницы и как женщины. Благодаря Эдвину Элен получила пространство, где могла дышать свободно даже в рамках традиционных взаимоотношений, в которые она вот-вот собиралась вступить. То есть Элен была готова посвятить себя семейной жизни, не опасаясь при этом целиком и полностью раствориться в талантливом муже.

Отношения Билла и Элен уже ни для кого не были секретом, и все же перспектива их брака вызвала у ее матери удивление и тревогу. По мнению Мари, 25-летняя Элен была для этого слишком молодой, а 39-летний Билл — чересчур старым. «Она наотрез отказывалась верить, что я опущусь так низко, чтобы выйти замуж», — вспоминала Элен [725] Stevens and Swan, De Kooning , 197; Elaine de Kooning, interview by John Gruen, AAA-SI, 4. . В итоге, поняв и признав, что для упрямой старшей дочери она уже не авторитет, Мари запретила остальным своим детям вступать в брак до тех пор, пока им не исполнится сорок. А еще она прокляла Элен чем-то вроде эквивалента ирландского католического проклятия, обвинив в нарушении третьей заповеди. Ведь та во время бракосочетания собиралась произнести всуе имя Бога в словах ложной клятвы [726] Lieber, Reflections in the Studio , 27; Elaine de Kooning, interview by John Gruen, AAA-SI, 3–4. . Острое нежелание Мари видеть свою Элен на пути, обрекшем ее саму на интеллектуальные занятия украдкой и на неприятие общества, было вполне обоснованным. Элен это, без сомнения, понимала. Тем не менее она пренебрегала решением Мари бойкотировать ее свадьбу, говоря, что ее дорогая мама «не отягощена здравомыслием» [727] Lieber, Reflections in the Studio , 27. .

Элен любила говорить, что она вышла замуж ровно через два года и два дня после нападения на Перл-Харбор — 9 декабря 1943 г. Элен, Билл, брат Элен Питер, сестра Марджори и отец Чарльз, а также приятель Билла голландец Барт ван дер Шеллинг, Дженис Биэла и Даниэль Брюстлейн на двух такси отправились в ратушу Нью-Йорка на бракосочетание Билла и Элен [728] Gruen, The Party’s Over Now , 209; Lieber, Reflections in the Studio , 27; Stevens and Swan, De Kooning, 196. . Невеста нарядилась в темно-синее платье и колье из мелких синих бусин. Билл, надо полагать, был одет в тот единственный костюм, который висел в его шкафу в день их знакомства. По прибытии компания обнаружила, что будущее жениха и невесты находится в руках абсолютно лишенного чувства юмора мирового судьи. Он будто стоял у конвейера, где штамповали супружеские пары. Судья уже начал церемонию, когда в зал с шумом ворвался опоздавший друг Билла, великий поклонник джаза Макс Маргулис (из-за очков с толстыми стеклами больше известный как Макс-сова) [729] Lieber, Reflections in the Studio , 27, 120n42; Stevens and Swan, De Kooning , 145. . Судья спросил: «А это еще кто?», на что Билл ответил: «Шафер, конечно!» Судья продолжил зачитывать обеты: «Беру тебя… обещаю… в болезни и в радости…» Билл после каждой фразы произносил уверенное «да». Донельзя раздраженный, судья приказал ему замолчать. Но, когда служитель закона дочитал клятву до конца, жених продолжал хранить молчание, как ему было приказано. Разумеется, это еще сильнее вывело судью из себя. В страшном раздражении он, повернувшись к Биллу, спросил: «Так что, вы согласны?» «Конечно», — любезно ответил Билл. Иными словами, слез радости на их свадьбе не было, но смеха хватало [730] Lieber, Reflections in the Studio , 27, 120n42. .