Ержан Есимханов - Oceanman

Потом, когда я пересматривал видео с заплыва, я всегда обращал внимание на технику гребка. Даже в самом конце заплыва, когда усталость была просто невероятной, гребок был ровным, без захлеста, который всегда мне мешал. Аккуратный пронос руки над водой, аккуратный вход в воду. Лариса Аркадьевна проделала просто запредельную работу. Даже в состоянии полного истощения я плыл правильно.

На десятом часу заплыва, во время очередной остановки для принятия пищи, Нуржик, радостно улыбаясь, сообщил мне отличную, по его мнению, новость:

— Они говорят, осталось всего четыре мили!

— Точно мили? — уточнил я. — Не километра?

— Да, мили! Это же немного?

Четыре мили означали больше семи километров. Я плыл уже десять часов. Семь километров в открытом море, при серьезной волне. Это была просто убийственная новость.

Я не стал говорить об этом своим. Какая, в конце концов, была разница? Главное, что французский берег постепенно приближался. Семь километров в том состоянии означали еще часа три работы. Вариантов не было — надо было продолжать.

И я плыл дальше, и плыл дальше, и плыл дальше. Гребок, гребок, еще гребок и вдох. Считать гребки, как когда-то на Орте, я не пробовал — точнее, начинал и бросал. Мозг не хотел работать, это было бесполезно.

В попытке хоть откуда-то взять энергию на следующей остановке (сносить продолжало, остановки были короткими, сделать пару глотков — и плыть) я попросил у команды гель. Выдавил его в себя, а обертку на автомате засунул в бутылку, которую вытянули обратно на лодку. Гаухар потом рассказывала, что, когда увидела эту обертку, очень обрадовалась.

— Ержан еще в форме, оказывается, — сказала она тогда Нуржику. — Мусор выбрасывать в воду себе не позволяет, видишь. Значит, все пока нормально.

Боль в мышцах в какой-то момент стала очень сильной — настолько, что мешала плыть. С ней помогал справиться ибупрофен. Пловцы, о которых я читал, обычно брали с собой детский жидкий ибупрофен, и выливали его прямо в питье. Но я не знал, как эта штука подействует на мой измученный организм, и не менее измученный желудок. Поэтому я пару раз просил Нуржика измельчить таблетку ибупрофена, и высыпать ее в мой напиток. Заранее мы это сделать почему-то не догадались, и Нуржик на раскачивающейся лодке совершал чудеса эквилибристики, пытаясь раздавить лезвием ножа твердую таблетку, а потом, не просыпав, добавить порошок мне в питье. Ибупрофен помогал минут на двадцать — боль в мышцах не исчезала, а немного притуплялась. Потом все начиналось снова.

Берег Франции был уже совсем близко. Чувство было такое, что до него осталось метров двести. Он был буквально рядом, но мы все не подходили к нему. В какой-то момент я спросил у команды, в чем дело, и узнал, что пилоты, по сути, повернули в обратную сторону, против течения. Они искали некую ближайшую точку, к которой можно было причалить.

Завершался тринадцатый час заплыва. На очередной остановке Нуржик сказал:

— Они говорят, что осталось полтора километра.

— Точно километра, не мили? — на всякий случай уточнил я.

— Точно. Мы переспросили. Вот она, цель, туда тебе надо, — и брат указал на каменистый берег, видневшийся вдали.

Я решил пойти ва-банк. Смысла останавливаться больше не было. Порции напитка и гели больше не давали никакой ощутимой энергии.

— Давайте мне напиток и два геля, и на этом прекращаем питание, — сказал я. — Все, идем до конца без остановок. Свистните мне, когда берег будет рядом.

Полтора километра. В бассейне эту дистанцию я бодро и весело, гордясь своей силой, проплывал для разминки за какие-то двадцать с лишним минут.

Здесь полтора километра были вечностью. Я плыл их почти полтора часа. Плыл, сам искренне не понимая, на чем плыву и почему еще двигаюсь. Ничего не осталось в голове — ни желаний, ни эмоций, ни мыслей. Ничего, кроме неимоверной усталости — самой сильной усталости за всю мою жизнь.

Мне просто хотелось, чтобы все это, наконец, закончилось.

И когда над моей головой раздался свисток, и я поднял голову и увидел, что берег совсем рядом, буквально сотня метров до него — я почти ничего не почувствовал. Нуржик и Гаухар на палубе прыгали от радости. Я слышал крики «Ура!» и не понимал — неужели это про меня?

— Туда, где оранжевый буй! — показали мне пальцем на ближайшую скалу.

— Кидайте флаг! — крикнул я в ответ.

Мне сбросили флаг Казахстана, который я заранее взял с собой, в специальном непромокаемом контейнере. Я попытался привязать контейнер к руке, но руки не слушались. Тогда я поплыл с контейнером в одной руке, загребая другой. Торопиться было уже некуда.

Берег был высокий, каменистый, сплошные скалы. Когда я прикоснулся рукой к скале, с лодки заревела сирена, обозначая конец заплыва. Чувство было такое, будто прошла целая вечность с тех пор, как я слышал эту же сирену на противоположном, английском берегу.

Я цеплялся за скалу, не в силах выпрямиться, и не верил себе. Я переплыл пролив Ла-Манш из Англии во Францию. Огромное, не поддающееся никакому описанию и осознанию водное пространство. Я, такой маленький и бессильный человечек по сравнению с этой водой. В это было невозможно поверить. Но, тем не менее, это была чистая правда.

Я собрался с силами и полез на скалу. Руки тряслись. Голова кружилась, я почти ничего не видел. Скала была большая, скользкая и очень неудобная. «Не упасть бы», — думал я про себя. Упасть и сломать себе шею на французском берегу после преодоления Ла-Манша было бы, наверное, эффектно, но слишком уж мелодраматично.

Наконец, скала поддалась. Я достал из контейнера флаг. Он немедленно облепил меня с головы до ног — ветер дул свирепый. Я постарался развернуть флаг так, чтобы его было видно с лодки, и попытался встать. Меня качнуло, и я быстро присел. Собравшись с силами, и расставив ноги пошире, я попытался встать снова. На этот раз встать мне удалось, но я понимал, что это ненадолго.

— Фотографируйте быстрее! — крикнул я своим на лодке. Флаг трепало ветром и рвало из рук. Я развернул его над головой, чтобы ветер мог его подхватить. В конце концов, здесь, на французском берегу Ла-Манша, казахстанский пловец поднимал казахстанский флаг впервые в истории.

Долго стоять не получалось. Я присел, упаковал флаг обратно в контейнер, и сполз в воду. До лодки было метров пятьдесят. Когда я подплыл к ней, Нуржик буквально выдернул меня из воды мощным рывком — сам я вылезти смог бы с большим трудом.

Родные обняли меня с двух сторон, поддерживая и заглядывая в лицо. Команда высыпала на верхнюю палубу, поздравляя меня и пожимая мне руки. Я все еще до конца не осознавал, что плыть больше не надо, что заплыв уже кончился. Я сел на палубную скамью, и стянул очки, впервые за последние четырнадцать часов. Глаза заплыли так, что едва открывались — неудивительно, что я почти ничего не видел. Руки не двигались, меня всего трясло.