Андрей Ветер - Кино без правил

Если жизнь превращается в борьбу, то это уже не жизнь.

И я направил мои силы в русло литературы.

Литература – сложный труд, он требует колоссальных сил, чтобы сначала усвоить материал, переработать его и создать на его основе нечто новое – моё собственное. В литературе автор играет все роли сразу, он же пишет декорацию, наполняет её шумовыми эффектами. Писатель – это Бог в классическом смысле, Создатель, Вседержитель. А режиссёр лишь управляет пришедшими к нему людьми. Съёмочный процесс сложно организовать, но сделать фильм гораздо проще, чем написать книгу.

Я мечтал делать кино, усердно пробивал себе дорогу в этом направлении, но так и не стал таким режиссёром, каким хотел быть. После ВГИКа меня затянуло телевидение. Это совсем не кино. Но это было ближе к моим потребностям, чем составление конъюнктурных справок в министерстве.

Режиссёры делятся на два вида: те, кто развлекает публику, и те, кто не развлекает. С первыми всё понятно, а вот что и для кого делают вторые, не может объяснить никто. Их очень мало, они появляются редко. Они делают фильмы для себя, это творчество внутрь себя, но кому-то эти фильмы всё-таки нравятся. Смысл таких фильмов – разобраться в себе с помощью искусства, избавиться через творчество от груза, который не удаётся сбросить с себя в разговорах даже с самыми близкими людьми. Творчество позволяет больше, чем обычное общение.

Однажды в Риге после показа какого-то из моих видеофильмов, директор видеоцентра сказал: «Ну и вопросы вы ставите! Если на них ответить, то человечество изменится в корне». А разве не этого мне хотелось, разве не принципиальных изменений в людях, разве не ради этого я создавал мои фильмы, кричал в них, блевал от терзавшей меня душевной боли?

***

Моё первое соприкосновение с телевизионной работой случилось на программе «АМИ-экспресс» (АМИ – агентство музыкальной информации). Попал туда случайно, ещё будучи студентом ВГИКа. Впервые держал в руках тяжёлую телекамеру Бетакам, впервые сидел в останкинской монтажной за пультом. Всё произошло впервые. Работал бесплатно. Две передачи вышли в эфир, на том всё и кончилось.

Однако сколько впечатлений! Именно на съёмках той программы я попал однажды в центр оркестра, которым дирижировал Кремец, и услышал настоящий звук музыки. Никогда больше не довелось мне слушать музыку изнутри, когда все инструменты – вокруг, когда музыка наполняет столь густо и плотно, что каждая клетка моего тела превращается в музыку…

А первая работа в аппаратной по монтажу в телецентре Останкино! Мне показалось, что я попал в космический корабль: пульт, кнопки, множество телеэкранов. Пару дней спустя я взирал почти с недоумением на телеэкран, когда передача вышла в эфир. Я помнил каждый кадр и всё, что было связано с этими съёмками. Та пятнадцатиминутная передача закодировала в себе целый месяц поездок, встреч, интервью и связанных с ними впечатлений. Я смотрел и видел не смонтированную программу, а события минувшего месяца.

***

На постоянную работу меня зачислили официально в феврале 1992 года, хотя я ездил на съёмки и сидел ночами в монтажной уже почти два месяца. Предыдущей осенью меня парализовало в нижней части тела, но к зиме я научился ковылять (сильно хромал, превозмогая боль в ногах и спине, однако ходил). Два-три раза в день я глотал индометацин, рискуя сгубить желудок, но без индометацина я умирал от боли. Мои коллеги давали мне советы, рекомендовали хиропрактиков, иглоукалывателей, всевозможных целителей. После безразличия, которое я испытал на себе во ВГИКе, мне показалось, что я очутился в тёплой дружеской компании, хотя не успел ещё ни с кем подружиться. Я попал на телевизионный канал РТР, второй главный телеканал страны, в творческое объединение «Республика», которое возглавлял Сергей Торчинский. Мы базировались на 5-й улице Ямского поля, известной среди своих как Яма.

Всё было ново для меня. Прошлогодний опыт телевизионной работы на «АМИ-экспресс» был ничтожным. Теперь же я вплотную соприкоснулся с процессом создания телевизионных репортажей. Теперь я перерождался в телевизионщика.

После работы с киноплёнкой я соприкоснулся с так называемым линейным видеомонтажом. Сам процесс был понятен, но технические возможности видеоаппаратной были в тысячи раз больше, чем у привычного мне монтажного стола, на котором протягивалась киноплёнка. Любой спецэффект при монтаже видео можно было получить нажатием двух-трёх кнопок.

Киноплёнка всегда склеивалась встык. Если мне хотелось сделать, например, наплыв одного кадра на другой, я должен был написать заявку, утвердить её у директора, отнести её в соответствующий цех, там рассчитать по футажам, где должен начаться и закончиться эффект. А после этого ждать недели две. Если результат не устраивал, то весь процесс запускался заново: заявка и т. д. Это касалось любой обработки киноплёнки, даже простейшей перепечатки копии, чтобы добиться более плотного изображения. А здесь, в просторной телевизионной аппаратной, половину которой занимал стол с множеством кнопок, любой спецэффект, любое изменение изображения достигался за несколько секунд. Речь, конечно, не о компьютерной графике (она только зарождалась на отечественном телевидении), а об изменении цветности, яркости, наложении одного изображения на другое, изменение скорости и т. д. Но и это было для меня почти чудо.

Дорвавшись до новых возможностей, я, разумеется, потерял над собой контроль, забыл о прямых склейках и микшировал всё подряд без всякой надобности. Мне хотелось воспользоваться всем, что попало мне в руки, ощупать, освоить, насладиться. Так продолжалось месяца два или три, затем я опомнился и взял себя в руки. Лучшая склейка – прямая склейка. Спецэффекты – инструмент тонкий, требующий абсолютного понимания, для чего этот спецэффект применяется в данном конкретном случае.

Постепенно мне удалось уговорить начальство, чтобы мне доверили операторскую работу, и я сделался почти независимым. Девочки в координационном отделе знали, что я сам работал с телекамерой, и звонили мне, если кто-то вдруг отменял съёмку: «Есть свободный Бетакам с такого-то часа по такой-то. Тебе нужно?» Мне всегда было нужно. Я набирал материал впрок, и рано или поздно этот материал шёл в работу.

***

Моя первая самостоятельная передача называлась «Пророчества, которые сбываются». До сих пор не понимаю, кто одобрил её выпуск в эфир. Это была передача об индеанистах, людях, увлечённых культурой североамериканских индейцев. Надо мной посмеивались с раннего детства из-за моей «влюблённости» в индейцев, никто не считал, что мой интерес мог представлять собой нечто серьёзное. Все друзья знали про мою страсть, никто не осуждал, но все без исключения смотрели на мою любовь к индейской тематике как на чудачество.