Роджер Долтри - Моя история. Большое спасибо, мистер Кибблвайт

Позже Пит скажет, что смерть Кита помогла нам не сойти с дистанции. Она дала нам еще несколько лет. Если смотреть на случившееся объективно, мы получили свободу. Мы никогда не смогли бы заменить Кита, но теперь, когда он ушел, у нас появилась возможность. Мы всегда были четверкой, квадратом, комнатой с четырьмя стенами. Теперь, когда одна из стен рухнула, комната была открыта навстречу бесконечности. Перед нами возникло бесчисленное множество вариантов. Мы были открыты миру безграничных возможностей. А потом, как-то внезапно, мы снова закрыли комнату.

В январе 1979 года Пит пригласил нашего старого друга Кенни Джонса стать барабанщиком The Who. Кенни нам всем очень нравился, и во время совместных туров я ладил с ним лучше, чем с остальными участниками группы. Еще он был отличным барабанщиком, но совершенно не подходил к нам. Он подходил своей группе The Faces.

Я не имею в виду ничего унизительного. В то время люди думали, будто я считаю Кенни – дерьмовым барабанщиком. Я никогда не говорил, что Кенни дерьмовый музыкант. Он был дерьмовым барабанщиком для The Who, точно так же, как Кит был бы дерьмовым для The Faces. Он абсолютно нам не подходил. У них был свой стиль, а у нас – свой. Они были сплоченной группой, играли что-то в стиле Chas & Dave и Рода Стюарта – веселые песни для паба, и им нужен был барабанщик-метроном, такой как Кенни. The Who были абсолютно другими. Мы вкалывали на сцене до седьмого пота, паля из всех орудий. Если бы Кит играл в The Faces, он бы заглушил всю остальную группу.

Тем не менее решение было принято, и Кенни взяли в группу. По контракту он получал одну четвертую выручки, что было просто глупо. Но так того хотел Пит, поэтому Пит так и сделал, и я уступил ему от греха подальше. 2 мая 1979 года, после большой репетиции в Шеппертоне, мы прибыли в Rainbow Theatre в парке Финсбери, чтобы провести наше первое турне с Кенни вместо Кита.

Поначалу все шло неплохо. На самом деле было здорово снова выступать. Это было огромное облегчение, своего рода терапия. Каждому из нас было тяжело двигаться дальше. Явственно ощущалось отсутствие Кита. Столько безумных лет вместе, вечер за вечером, концерт за концертом, и всего этого уже не вернуть. Так что эмоции давали о себе знать. Казалось, что каждую ночь мы пробегали марафон, но оставалось лишь смиренно опустить головы и погрузиться в музыку. Между песнями мы не проронили ни слова, но музыка звучала на удивление крепко, как и все остальное. И Кенни, к его огромной чести, был великолепен. Он играл на энергетическом уровне, требующемся для The Who. Многое из того, что мы играли на тех гастролях, было с нового альбома, что упростило задачу. План сработал, и наш квартет начал приобретать очертания. Лишь когда мы вернулись к старым песням, возникло ощущение пустоты.

Мы гастролировали по Великобритании, Франции и Германии. Концертов становилось все больше и больше. Мы выступали на стадионе «Уэмбли», сыграли перед шестьюдесятью пятью тысячами зрителей на стадионе Цеппелинфельд в Нюрнберге, провели пять аншлаговых вечеров в Мэдисон-сквер-гарден. Куда бы мы ни пошли, спрос на билеты намного превышал вместимость зала. Промоутеры разыгрывали билеты в лотерею, и все залы трещали по швам. А затем в декабре мы прибыли в «Риверфронт-Колизей» в Цинциннати.

Это было хорошее шоу, даже больше – это было невероятное шоу, поэтому после выхода за кулисы было еще тяжелее услышать о том, что произошло. Стояла студеная ночь, и на площадке действовала свободная рассадка: кто пришел первым, того первым и обслуживали. Промоутеры решили открыть три из одиннадцати дверей в зале, так что все рванули внутрь, отчаянно пытаясь спастись от холода и прорваться в первые ряды. Все равно что засунуть слона в спичечный коробок. В ходе давки погибли одиннадцать человек. Благодаря Биллу организаторы приняли разумное решение не отменять шоу, чтобы предотвратить дальнейшую панику и воспрепятствовать тому, чтобы люди карабкались по телам мертвых и раненых. В результате мы провели весь концерт, даже не догадываясь о трагедии. Представьте, каково это – выйти за кулисы, испытывая эйфорию, звон в ушах и искрясь от радости, а в следующий момент узнать, что люди погибли, пытаясь попасть на наш концерт.

Я даже не помню, какая у меня была реакция. Известие об этом событии в ту же минуту дошло до широкой общественности. Люди тыкали в нас микрофонами, спрашивая: «Как вы себя чувствуете?» Что за идиотские вопросы задают журналисты, когда ты даже не успел прийти в себя. Как по-вашему я себя чувствовал? Замечательно? Это было ужасно, и я просто оцепенел от шока. В ту ночь я почти не мог уснуть, а затем, уже на следующий день, мы должны были отправиться в Буффало, Нью-Йорк, чтобы отыграть следующий концерт. Это была тяжелая ночь. Мы не общались друг с другом и с аудиторией. Но мы играли с чистой злобой из-за горя, которое мы все испытывали.

Полагаю, мы могли бы остановиться, но это даже не обсуждалось. Сначала смерть Кита, а теперь эта еще более ужасная и бессмысленная трагедия… Мы могли просто собрать вещи и отправиться домой. Но скажу, положа руку на сердце: я считал, что это ничего бы не изменило. Даже наоборот – наверняка усугубило бы страдания, во всяком случае для меня. Так что, возможно, это и был эгоистичный поступок, я не знаю. Или, может быть, погрузиться в музыку, с головой окунуться в представления – это была единственная терапия, которая помогла нам выкарабкаться из этого. Это совершенно точно помогло нам. Мы завершили тур и отыграли его хорошо. Эти десять оставшихся шоу после Цинциннати были одними из самых ярких в моей жизни. В музыкальном плане это был отличный тур, но эмоционально – это был кошмар.

Мы поддерживаем связь с друзьями людей, погибших на том концерте, но я не могу их вернуть. Я хотел бы этого больше всего на свете. Чувствовал ли я когда-нибудь вину за эту трагедию? Могу ли я нести ответственность за то, что произошло в Цинциннати? Конечно, не могу. Я не чувствую себя виноватым. Через это чрезвычайно сложно пройти. Сложнее всего было вернуться домой как раз перед Рождеством и увидеть всех своих друзей и семью. Вернуться в нормальное состояние после того, что случилось. Меня словно бы огрели битой для крикета. Заголовки газет Великобритании кричали об этой трагедии, но никто не знал, каково было находиться там. Не с кем было поговорить, чтобы облегчить ношу. Я долго гулял по своей ферме, разговаривая сам с собой. Я агностик, склоняющийся к атеизму. Мне кажется, что вера лежит в основе большинства проблем человечества. Но как же мне хотелось поговорить с кем-нибудь в ту мрачную зиму, притвориться, что есть какой-то божественный план и трагедия в Цинциннати просто была его частью.

Когда мы снова отправились на гастроли в 1980-м, стало очевидно, что все шло не так. Кенни ослабил энергию группы. Он пытался превратить The Who в подобие The Small Faces с их равномерным ритмом, подходящим для пабов, под который было почти невозможно фразировать слова песен. Мы играли те же песни, но делали это словно кавер-группа, выступающая в кабаке. Мы стали разобщенными. The Who испарились, а волшебные песни Пита стали заурядными. Я серьезно подумывал о том, чтобы купить Кенни пару щеточек для барабанов для «My Generation» – этой песне так сильно недоставало энергии в его исполнении. И без того достаточно тяжело давать трехчасовые концерты день за днем, даже когда у вас все работает как надо. Ты полагаешься на адреналин и энергию музыки, которые помогают тебе во время шоу. Но когда и это пропадает, концерт превращается в пытку.