Роджер Долтри - Моя история. Большое спасибо, мистер Кибблвайт

Учитывая, что у меня были все эти озера, я мог приглашать своих старых товарищей с фабрики на рыбалку почти каждые выходные, когда я не гастролировал. Они сидели у воды, болтали ни о чем и говорили, что, мол, это преступление держать всю эту красоту для себя. «А что насчет людей вроде нас, которые живут в многоэтажках, Родж? Мы бы хотели приезжать в такое место, чтобы порыбачить». Разумеется, они были правы, так что я открыл озера для публики. В начале восьмидесятых годов ловля форели нахлыстом стала новым видом спорта для работающего человека, и это дало мне возможность встретиться со многими людьми, которые больше интересовались рыбой, чем рок-звездой Роджером. Я горжусь тем, что сделал с этой землей. Если бы она продолжала пребывать в разорении, то вся долина была бы потеряна. Требуется огромная работа, чтобы сельская местность выглядела и функционировала должным образом. Для меня очень важно, что я позаботился об этом. Как бы банально это ни звучало, но я всего лишь арендатор. Я сохраняю землю для будущих поколений. Надеюсь, что оставил ее в надлежащем виде.

Мне потребовалось десять лет, чтобы украсить Холмсхерст. С помощью другого очень хорошего, очень верного и очень терпеливого друга мы очистили каждый сантиметр деревянной поверхности с помощью средства для снятия краски. В какой-то момент викторианского периода прежние владельцы решили окрасить все перекрытия в черный, и потребовалось семь лет, чтобы вернуть им первоначальный медовый цвет. Мы работали в резиновых перчатках и комбинезонах, так что пот лился в три ручья, но я наслаждался практически каждой минутой этого процесса. Это была прямолинейная монотонная работа, полная противоположность всему, что я делал с The Who. Когда я не чистил, я копал, а когда я не копал, я мастерил вещи или занимался их восстановлением. Например, я несколько лет собирал старые цыганские караваны и викторианские карусели на ручном управлении. Я подружился с Джоном Картером, ранее работавшим в Школе изобразительных искусств Феликса Слейда, – высоким бородатым здоровяком, который любил собирать старинные автомобили, велосипеды, игровые автоматы и аттракционы. Ему даже удалось заполучить несколько паровых скакунов (в присутствии Джона их запрещалось называть каруселями, это было слишком… по-американски).

Джон был тогда немного ограничен в средствах. На дворе стояла середина семидесятых, так что с этой проблемой столкнулись многие, поэтому я купил кое-что из его коллекции и с радостью сам занялся реставрацией. Проблема была в том, что, как только я заканчивал работу, вещи превращались в обычные экспонаты, которыми можно было разве что любоваться (и заполнять ими сараи). В конце концов я продал два экспоната музею, а остальное – Джону… конечно, за разумную цену. А в 1977 году он и его жена Анна организовали свою замечательную «Паровую ярмарку Картеров». Она и по сей день громыхает по всей Британии.

В 1970-е годы, в промежутке между рытьем озер, восстановлением караванов и музыкой, я построил еще и кукольный домик для детей. На это потребовалось три месяца: одна сторона, чистая и ухоженная, для Рози, а другая – для Уиллоу, ее не такой опрятной соседки. Сегодня этот домик все еще стоит в спальне Рози, и я смотрю на него с той же любовью, с которой разглядываю какой-нибудь из наших альбомов. Я выпилил его из фанеры, не имея никакого плана, лишь чуточку смекалки. Это было настоящее блаженство. Мне кажется, в этом всегда заключался ключ – мне нужно было работать. Я искренне верю, что это одна из причин, почему я сегодня все еще здесь. Пит, обладающий невероятной трудовой этикой, выжил, создавая вещи у себя в голове и на пленке. Я выжил, делая вещи своими руками. Если бы у меня не было подобных занятий во время нашего простоя, что бы я делал со своим свободным временем?

Помимо этого, от праведного пути мне не позволил отклониться один неприятный случай. В 1975 году, примерно в то время, когда я принимал приглашения из Голливуда, радовался рождению нашей второй дочери, выпустил свой второй сольный альбом и закончил сниматься для «Листомании», я уронил большой каменный шар себе на носок. В этом заключается одна из опасностей покупки такого довольно роскошного дома: в таких строениях полно плинтусов и колонн, и некоторые из них украшены на верхушке большими каменными шарами. Я пытался переместить один из них и потерял равновесие. Два года спустя у меня появилась подагра на пальце, который расплющил каменный шар. Лечение состояло из двух вещей: я бросил выпивку и отказался от пшеницы. В тридцать пять лет я был полной противоположностью гедонистическому рокеру. Мной не движет одержимость долголетием, все дело в том, что если я не буду заботиться о своем здоровье, то не смогу петь. Мои голосовые связки определили мой образ жизни, и поэтому я до сих пор жив-здоров. Но я живу осторожно. Этот чертов палец еще дает о себе знать.

В четверг, 7 сентября 1978 года, Джеки Карбишли, жена Билла, позвонила Питу, а Пит позвонил мне.

– Он отбросил копыта, – сказал Пит.

– Кто? Отбросил что?

– Мун.

Кит Мун умер во сне некоторое время спустя после завтрака, наутро после того, как они с Аннет ненадолго посетили вечеринку в Ковент-Гардене, организованную Полом Маккартни в честь начала «Недели Бадди Холли». Мы не гастролировали весь год, потому что Кит был не в состоянии поспевать за нами. Было довольно сложно записать альбом Who Are You в Ramport. «Music Must Change», пятый трек на пластинке, вышел лишь чудом, потому что Кит испытывал проблемы с размером шесть восьмых. Конечно, он никогда не был музыкальным конформистом, но тут дело заключалось в другом. После четырех дублей и бесчисленных извинений он выскочил из-за своих барабанов и закричал: «Я лучший в мире барабанщик, который играет в стиле Кита Муна!»

И он был им до самого конца. Он умер из-за передозировки тридцатью двумя таблетками хлорметиазола, выписанными ему для борьбы с алкогольной абстиненцией. Он говорил, что разберется со всем этим, разберется с собой. Он вернулся в Лондон, занялся верховой ездой. Он все еще хотел играть в группе. Но это был путь в никуда. Мы были готовы к его смерти уже лет пять, а может, и дольше. Это могло произойти в любой день в течение этого времени. Но когда до нас дошло это неизбежное известие, оно все равно стало большим ударом. Странно, конечно, так долго ожидать чего-то подобного, но в действительности это шокировало больше, чем если бы его смерть произошла внезапно. Мы привыкли к ожиданию до такой степени, что нам казалось, будто этого никогда не произойдет. Его смерть опустошила меня и, я уверен, Пита и Джона тоже.

На следующий день мы объявили о том, что мы были решительно настроены не останавливаться и хотели, чтобы дух группы, в которую Кит внес такой большой вклад, продолжил жить. Конечно, нас будто громом ударило, но это были не пустые сантименты – мы сделали заявление со всей серьезностью. Я был уверен, что группа должна выжить ради музыки. Разумеется, свою роль сыграл и личный интерес – это была моя профессия и моя жизнь.