Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

– Доброе утро, Наталья Петровна

– Ее нет, она будет в пятницу. – И я услышала короткие гудки. В пятницу я позвонила в 10 утра – два часа ночи по-бостонски – и, о чудо!

– Наталья Петровна?

– Слушаю.

– Здравствуйте, Штерн вас беспокоит, – перешла я на привычный жаргон, – я звоню по поводу интервью с Собчаком.

– Ничего не могу обещать. Журналисты приезжают отовсюду, и Анатолий Александрович им отказывает. А все претензии ко мне: «Мы приехали зря, а знаете, сколько стоит билет из Нью-Йорка?» – передразнила она журналистов.

– Наталья Петровна, я не собираюсь вас попрекать стоимостью билета.

Хотелось объяснить Наталье Петровне, что прямой обязанностью пресс-секретаря является организация связи ее босса с прессой, но решила не рубить сук.

– Что вы мне советуете?

– Ничего не советую, могу только сказать, что с 1 по 12 марта у Анатолия Александровича пока командировок не запланировано.

– Большое спасибо. Я буду в Петербурге 1 марта. Пожалуйста, договоритесь о времени интервью с мэром.

Итак, чемоданы упакованы, и мой магнитофон бьет копытом в ожидании работы. А подарок для нашего героя – чтоб был и материальный, и духовный.

В книжке Собчака я вычитала, что он неравнодушен к поэзии. Любимый поэт – Цветаева. Часто цитирует Маяковского, Мандельштама, Давида Самойлова, Бродского.

В конце своей книги он так описывает встречу с Евтушенко. Цитата:

«А потом до утра – нет, не прием, скорее – посиделки. И выясняется, что дружбы могут завязываться мгновенно. Мы забиваемся в угол с Евгением Евтушенко и, хоть сегодня впервые сошлись, долго не можем наговориться».

Вообще-то забиваться в угол с Евтушенко, как правило, счастливый удел дам, но к чему придирки?

И тут меня осенило: лучшим подарком Собчаку будет автограф от нобелевского лауреата.

Я позвонила Иосифу и попросила надписать книжку для Собчака.

– С какой стати?

Пришлось объяснять, что мэр знаток и любитель поэзии и что в одном интервью он сказал, что, будучи в Америке, прочел шесть томиков Бродского.

– Он назвал тебя потрясающим поэтом милостью Божьей. Но не возносись – в этом же интервью он назвал Гену Хазанова человеком потрясающего ума.

– Ничего себе, попал в компанию, – фыркнул Иосиф. – Так зачем тебе, то есть ему, мой автограф?

– Нужно позарез привезти в подарок петербургскому мэру книжку с автографом от опального ленинградского поэта. Это символично.

– А тебе-то зачем эти символы?

– Для понта. Книжка от нобелевского лауреата Иосифа Бродского, это – «Сезам, откройся».

– Ну, если Сезам, напишу, – пробурчал Иосиф.

Так у меня появился подарок для Собчака: сборник «Конец прекрасной эпохи» с автографом: «Городскому голове от городского сумасшедшего. Иосиф Бродский».

В Петербурге для меня был забронирован номер в «Астории» – сильнейший эмоциональный шок. Двадцать лет своей жизни я прожила на углу Мойки и Фонарного переулка, в двух кварталах от «Астории». Первое, что я видела, выходя из дома, был Исаакиевский собор. И вот теперь, стоя у окна в своем номере 615, я смотрела на заиндевелый, полупрозрачный Исаакий. «Не может быть… Не может быть…» – бормотала я, боясь спугнуть волшебный сон, проснуться и оказаться в Бруклайне, на Гарвард-стрит, между химчисткой и «Макдоналдсом». Так я простояла, прижавшись лбом к оконному стеклу, целую вечность. Точнее, минут пятнадцать. Постепенно сердце утихомирилось, и я с профессиональной придирчивостью путешествующего журналиста оглядела свой номер. Он был безупречно чистый, с добротной мебелью. На столе папка с бумагой и конвертами со штампом «Астории» и перечнем оказываемых отелем услуг. В тумбочке Библия на английском языке. Ванная ярко освещена, на зеркальной полочке – всевозможные шампуни и лосьоны, махровых полотенец вдоволь.

На следующее утро я позвонила в Смольный Наталье Петровне. Номер пресс-центра был занят часа полтора, после чего приятный женский голос сказал, что Наталья Петровна в Мариинском дворце. Я воспряла духом, так как Мариинский дворец, в недавнем прошлом – Ленсовет, находится наискосок от «Астории». Если фортуна благосклонна, я, возможно, сегодня же увижусь с Натальей Петровной. Итак, звоню.

– Але.

– Здравствуйте, можно Наталью Петровну?

– У телефона.

– Наконец-то я до вас добралась. Здравствуйте, Наталья Петровна, это Штерн.

– Кто-кто?

– Людмила Штерн. Прилетела вчера из Бостона.

– По какому вопросу?

Вероятно, я потеряла дар речи, потому что на том конце провода снова сказали «але» и шмякнули трубкой. Я позвонила опять.

– Наталья Петровна, я по поводу интервью с Собчаком.

– Первый раз слышу.

– Как же так! Я вам несколько раз звонила из Америки.

– Мне никто ниоткуда не звонил.

– Наталья Петровна, я же не сумасшедшая.

– Я тоже.

– Может, я не туда попала? Я звоню в пресс-центр Собчака.

– Пресс-центр в Смольном. А это приемная Собчака. – Но вы Наталья Петровна?

– Да.

– Пресс-секретарь Собчака?

– Нет, референт Собчака.

– Наталья Петровна Василевская?

– Нет, Наталья Петровна Богословская.

– Извините, я не знала, что у Собчака две Натальи Петровны. Можно к телефону Василевскую?

– Она в Смольном.

– Спасибо. До свиданья.

Я снова позвонила в Смольный.

– Можно к телефону Василевскую?

– Она в Мариинском дворце.

Я вспомнила удачное выражение Сережи Довлатова, который называл подобные истории «русские народные кафки».

– Вы не знаете, когда ее можно застать?

– Обещала быть около четырех.

– А с кем я говорю?

– Я – Лена, ее секретарь.

– Лена, передайте, пожалуйста, Наталье Петровне, что звонила Людмила Штерн и что в четыре часа я приеду в Смольный.

– Обязательно передам. Я спущу вам пропуск.

Я почувствовала глубокую признательность к неизвестной Лене. Бывший коллега-геолог за очень скромное вознаграждение обеспечил меня «жигулями» со своим сыном в качестве водителя. Ровно в четыре часа я вошла в подъезд Смольного. Впервые в своей жизни. В вестибюле дежурили два вооруженных охранника.

– Здравствуйте, моя фамилия Штерн. Я иду в пресс-центр Собчака.

Юные солдаты – каждому не больше двадцати – порылись в коробке у себя на столе и покачали головами.

– Нет на вас пропуска.

– Можно мне позвонить?

– С этого телефона не положено, звоните с автомата в бывшем бюро пропусков.

В бывшем бюро пропусков у автомата выстроилось семь человек. Моя очередь подходит минут через двадцать, но телефон пресс-центра занят. Пропускаю стоящих за мной двух человек и, наконец, о счастье, нежный голосок Лены говорит «але».

– Добрый день, это Штерн, я внизу.

– Ой, извините, забыла, сейчас позвоню на проходную.