Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

У подъезда остановился черный кадиллак с темно-зелеными светозащитными стеклами и красными дипломатическими номерами. Машина, казалось, заняла полквартала. Народ забыл о квасе и, бряцая бидонами, сгрудился вокруг.

– Думаете, нам сойдет это с рук? – спросила Катя, направляясь открывать дверь.

…Мы пили водку, ели винегрет и пельмени и посвящали Денниса в особенности нашей жизни. Мы были «подаванцами». Наши документы уже пять месяцев покоились в сейфах ОВИРа. Катю на торжественном собрании выгнали из комсомола, Витю уволили с работы.

Деннис качал головой, повторяя: «Is that true?» – и закапывал лекарство в свои чудесные глаза, постоянно ноющие от ядовитого дыма пожаров. А культурный атташе Дональд, стреляный воробей, не на шутку всполошился:

– Зря мы, наверно, приехали, у вас могут быть неприятности.

– Forget it! – пренебрежительно сказал Витя. – Ни о чем не беспокойтесь и давайте выпьем. (В нашей семье неожиданно проснулось человеческое достоинство.)

Водка, как говорит наша Нуля, себя «оказывала»: культурный атташе схватил со стены гитару и в порыве патриотизма исполнил «This land is my land, this land is your land…» – этакий американский вариант песни «Широка страна моя родная».

Мы не остались в долгу и грянули Высоцкого. Терпеливо выслушав на незнакомом языке призыв растопить баньку по-белому, Деннис вытащил из кармана penny whistle (дудочку) и затянул нечто ирландское и бесконечно печальное. Потом он подарил нам свою книгу и заявил, что, пока он в Ленинграде, мы не расстанемся ни на минуту. Вечер, безусловно, удался.

– Между прочим, – отозвала меня в сторону Катя, – кого-то из нас караулят серые «жигули». Они подъехали одновременно с американцами и до сих пор тут.

Я подошла к окну. Напротив дома, прислонившись к машине и скрестив на груди руки, стоял мужчина в черном костюме и не сводил глаз с наших окон.

В час ночи мы вывалились из дома, уселись в приехавший кадиллак и поехали смотреть, как разводят мосты. «Жигули» неотступно следовали за нами. На следующий день они сопровождали нас в Пушкин и Павловск, дежурили у Эрмитажа и Никольского собора. И в последний вечер, когда мы устроили Деннису отвальную, они снова дежурили под нашими окнами.

Прощаясь, Деннис сказал:

– Мне очень жаль с вами расставаться… Но мы еще встретимся. Если когда-нибудь судьба занесет вас в Нью-Йорк, я покажу вам этот самый прекрасный и самый отвратительный город в мире. Уверен, что вы его полюбите.

На следующий день мы вернулись к нормальной жизни. Катя ушла в школу, мы с Витей разбежались по делам. Я вернулась первая, около часу дня.

На лестнице в нос ударил горький удушливый запах, защипало глаза. Дверь нашей квартиры обгорела: с нее свисали клочья почерневшего гранитоля и торчал обуглившийся войлок. На площадке стояли грязные лужи, валялись полусгоревшие газеты и журналы. Не смея дотронуться до двери, я забарабанила к соседям: «Ради бога, что случилось?»

– Не видишь, что ли, пожар, – флегматично объяснил Жора Чуватов, слесарь фабрики «Большевичка». – Спасибо, я сегодня во вторую смену, а то бы наши с тобой хаты тю-тю! Твоя маманя там со страху в угол забилась, пискнуть не смеет. Эдак с час назад тут такая вонища поднялась, аж в нос шибает. Выскочил я на площадку, вижу – у тебя под дверью костер развели. Журналы-газеты в жгут скрутили и подпалили, суки? Ну, дверь и занялась… Хотел поначалу пожарных вызывать, а потом думаю, ну их к ляху! Только квартиру кислотой зальют да книжки ваши испоганят. Я сам справился. И еще твоей мамане в аптеку за нитроглицерином сбегал.

– Что делать, Жора? Милицию вызывать?

– А на хрена? На кой тебе милиция, башкой своей раскинь. Что тебе милиция скажет? Это, надо думать, вам намек сделан, ихнее предупреждение, чтоб с иностранцами не путались, поняла?

Как не понять! Я сама обожаю розыгрыши и вполне оценила остроумие и эффектность «ихнего предупреждения». Как говорится, посеешь ветер – пожнешь бурю. Подружишься с американским пожарным – схлопочешь пожар.

Забегаю вперед.

С Деннисом мы не раз встречались в нашей новой жизни.

Позвонили ему вскоре после приезда в Штаты.

– Вы в Нью-Йорке? Не верю своим ушам! Где вас найти?

– Пока что в отеле «Грейстоун», угол Бродвея и 91-й улицы.

– Еду! – И бросил трубку.

Вечером он привез нас к себе на Парк-авеню – самую дорогую улицу в Нью-Йорке. Внизу в холле – хрустальные люстры, ковры, швейцар в белых перчатках. Просторная элегантная квартира, на стенах – коллекция старинных ирландских волынок. В кабинете на письменном столе – только что из типографии – новый роман «The Final Fire» и первый номер основанного им журнала «Firehouse».

– Да ты, оказывается, богатый человек, Деннис!

– Похоже, что так…

– И продолжаешь работать пожарным? Почему?

– Ну, как лучше объяснить?.. Если бы вам довелось вынести из огня ребенка и передать его в протянутые материнские руки, увидеть глаз… – Деннис смутился от собственных слов. – Ну, да хватит говорить обо мне. Это же чудесно, черт возьми, что вы здесь!

Деннис засмеялся, сорвал с гвоздя и нахлобучил мне на лоб пожарную каску.

Долгие годы мы не теряли друг с другом связи: бывали у него в гостях, он приходил на презентацию английского издания моей книги «Brodsky. A Personal Memoir». All сентября 2001 года (или, как говорят об этом американцы, 9-11, nine-eleven), когда самолеты, пилотируемые террористами, врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра в Манхэттене, Деннис возглавлял одну из команд при тушении страшных пожаров.

До нашего отъезда из Союза осталось десять дней. Витя все еще не оправился после болезни с неопознанным диагнозом и с трудом передвигал ноги. Катя забаррикадировалась от внешнего мира и с упоением вникала в итальянский язык. Мама лежала с мокрым полотенцем на голове и нитроглицерином под языком, провожая отрешенным взглядом павловскую мебель, кузнецовский сервиз, живопись и книги из нашей уникальной поэтической библиотеки, которую родители мои собирали полвека. Взять с собой не разрешили почти ничего. Пришлось всё распродать за полцены. Вырученные деньги, по совету опытных людей, мы вложили в картины, которые эти же деловые люди обещали переправить через советско-венгерскую границу, чтобы на чужбине мы жили счастливо, бедности не зная.

Мы живем «на чужбине» уже много лет, но так никогда и не увидели ни этих людей, ни наших картин.

С утра до ночи я носилась по неведомым организациям, доставая кафкианские справки. Что ничего не должна исполкому, пункту прокатов пылесосов, мастерской по починке обуви, государственной автомобильной инспекции, Ленэнерго, Русскому музею, районному исполнительному комитету депутатов трудящихся. Я была знакома со всеми адресами, потому что за три года до этой беготни составляла компанию Иосифу Бродскому, проделавшему тот же маршрут.