Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

– Я от вас в восторге.

Мы выпили кориандровой водки и заказали блины «Империал». Роман проворчал что-то насчет десяти избыточных килограммов в моем организме.

– Синди, что вы скажете о вашей хозяйке Джине? Она настоящая гадалка?

– Не только гадалка. Она телепат, медиум и гипнотизер. Лечит заговором и наложением рук. У нее потрясающая клиентура. Но я больше у нее не работаю.

– Почему?

– Поссорились. А когда Джина сердится, лучше держаться от нее подальше. Но больше ни о чем не спрашивайте, решайте сами.

На следующее утро, без пяти минут десять, я подошла к астрологической лавке. Чугунная решетка спущена, дверь на замке. Неоновая вывеска «Астрология» не горит. Я заглянула в окно: никаких признаков жизни. Около «гадальни» торчать не хотелось, и я стала прохаживаться по Мэдисон-авеню – квартал вперед, квартал назад.

Время – необратимо. Я испытываю к течению времени мистический ужас и глубоко уважаю и свое, и чужое. Я чувствую физическую неприязнь к опаздывающим людям. Покружив на улице полтора часа, я плюнула на всё и поклялась, что моей ноги больше тут не будет. А на следующее утро меня снова принесло в проклятую гадальню.

Чугунная решетка была поднята, неоновая вывеска мерцала, Джина сидела у телефона. На ней был ошейник, который носят в случае артрита шейных позвонков или при глубокой ангине.

– Я вчера заболела, – просипела она. – Высокая температура, распухли лимфатические железы, пропал голос. Так что извините.

Что же это за гадалка, знахарка, медиум и гипнотизер, не умеющая справиться с собственными гландами и не знающая, что назавтра она заболеет?!

– Надеюсь, сегодня вам лучше, и мы можем начать сеанс? – с надеждой в голосе спросила я.

Джина посмотрела на меня с отвращением.

– Вы что, не видите, в каком я состоянии? Я встала с постели, чтобы привести в порядок бухгалтерские дела. – Она потрясла перед моим носом кипой счетов.

– А со мной что же будет?

– Приходите завтра.

– Завтра я уезжаю. И вы сами сказали, что нужно три сеанса.

– Вместо трех по двадцать минут проведем один часовой. Итак, завтра, ровно в десять. И не забудьте триста долларов.

На следующее утро, ровно в десять, я снова стояла у дверей «Астрологии». Знакомая картина: чугунная решетка, амбарный замок. Но на дверях трепетал листок бумаги: «Буду в двенадцать. Джина».

От злости я сплясала перед лавкой танец с саблями без музыки Хачатуряна, прошипела запертой двери «будь ты проклята» и помчалась по своим делам.

В половине двенадцатого внутренний голос прошелестел: «Отмени все дела и поезжай к Джине».

«Не дождется», – сказала я своему внутреннему голосу и отправилась за сувенирами. В Нью-Йорке черные, или, как сейчас принято их называть, афроамериканские мальчишки повадились срывать с плеч прохожих сумки. Помня об этом их хобби, я, садясь в метро, переложила кошелек с одолженным в «Самоваре» кэшем в карман пальто. Когда я вошла в первую косметическую лавку, оказалось, что кошелька в кармане нет. Я вспомнила прижавшегося ко мне в вагоне метро губастого мальчишку в нацепленной задом наперед бейсбольной кепке. Несмотря на мольбы, продавец косметики, как и предсказывал Роман Каплан, мою карточку «Visa» не принял.

Но в магазине перчаток и бижутерии хозяин-кореец кредиткой не побрезговал, и я накупила сувениров на двести долларов. Приехав к друзьям, у которых остановилась в Нью-Йорке, я побросала в чемодан свои шмотки, накатала хозяевам благодарственную записку, сверху положила ключ от квартиры и, захлопнув дверь, покинула их дом. Впрочем, ушла недалеко. Спустившись на лифте в вестибюль, я сообразила, что оставила в квартире папку с материалами, которые по дороге на вокзал собиралась завезти в редакцию. В обмен на пять долларов швейцар поднялся со мной в квартиру и открыл дверь своим «master key». Открыл и ушел. Я оставила чемодан на лестничной площадке, вбежала в квартиру, схватила со стола забытую папку и, хлопнув дверью, вторично покинула их дом. Впрочем, ушла недалеко. Когда все с тем же чемоданом, но теперь уже и с папкой я снова спустилась на лифте в вестибюль, то обнаружила, похолодев, что на этот раз оставила в квартире сумку со всеми документами, билетами и деньгами. Вероятно, автоматически сбросила с плеча, когда влетела за папкой.

Мои друзья живут в дорогом доме. Кроме швейцара в ливрее, их зеркальный вестибюль оснащен кадками с тропической растительностью и бархатным диваном, на который я и плюхнулась без сил. Было очевидно, что это проделки мстительной Джины, которая решила меня проучить.

– А теперь в чем дело? – спросил швейцар.

Я объяснила. Он вздохнул, покачал головой и направился к лифту. Я оставила чемодан около бархатного дивана и последовала за ним. На этот раз швейцар подождал, пока я возьму сумку.

– Оглянись, ничего не забыла? – ворчливо спросил он.

– Кажется, нет.

Когда я со швейцаром, сумкой и папкой спустилась на лифте вниз, чемодана в вестибюле не было. Сперли. И правильно сделали. В Нью-Йорке швейцары не должны отлучаться со своих боевых постов. Вызов полиции и составление протокола заняло еще час. Мой поезд ушел без меня.

Домой я уехала налегке ночным поездом, и всю дорогу молила Бога, чтобы он не сошел с рельс. Мои молитвы были услышаны.

Всё, что происходило в течение трех недель, предшествующих моей поездке в Москву, напоминало шедевры Хичкока. Наполняя водой ванну, я заболталась по телефону. Пол был по щиколотку в воде, у нижних соседей протек потолок, и они грозили подать на нас в суд, если мы не сделаем им ремонт. К менее драматическим событиям следует отнести: потерю кредитной карточки, разбитые очки и прожженное утюгом парадное платье.

– Знаешь, – задумчиво сказал муж Витя, – сейчас в университете обсуждается продление моего контракта. Может, мне лучше переехать в гостиницу? Чтобы временно не иметь к тебе никакого отношения.

Наступил день отъезда в Москву. Утро было солнечным и ясным. Я должна была вылететь из Бостона в три часа дня, приземлиться в аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке в четыре, откуда через полтора часа, а именно в пять тридцать, другой самолет отправлялся в Москву. Не желая искушать судьбу, я приехала в аэропорт в час дня.

К этому времени город окутал туман, небо почернело, начал моросить дождь, плавно перешедший в снег. В три часа в Бостоне бушевала метель. Объявили, что рейс откладывается.

– Что же мне делать? Я опаздываю на самолет в Москву! – причитала я, кружась вокруг регистрационной стойки.

– Очень сожалеем, мэм, но не беспокойтесь, ваш московский рейс из Нью-Йорка тоже задержится.

Легко сказать «не беспокойтесь» мне, которая никуда никогда не опаздывает, мне, расставшейся с Москвой без надежды вернуться и благодаря чуду летящей туда пятнадцать лет спустя!