Людмила Штерн - Жизнь наградила меня

Дверь моего номера была открыта настежь. В коридоре, у входа, тихо переговаривались несколько молодых людей в отлично сшитых костюмах. Так в Штатах выглядят охранники конгрессменов и сотрудники похоронных бюро. Мне стало не по себе: а вдруг увижу в номере гроб с покойником? Но за столом сидел еще один отлично сшитый костюм и записывал что-то на листе бумаги.

– Извините, вероятно, я попала не туда, – попятилась я.

– Туда, туда! – хором ответили молодые люди. – Нас из-за вас выселяют, стране нужна валюта. Проходите, располагайтесь. Мы выметемся через несколько минут.

– Сергей Николаевич Привалов, – представился сидящий в номере костюм, протягивая мне руку, – кооператив «Славянка». Приятно познакомиться.

– Мне как-то неловко вторгаться в занятый номер, – заблеяла я. – Лучше я похлопочу, чтобы мне дали другой.

– В этом бардаке ничего не добьетесь, – твердо сказал Сергей Николаевич. – Нечего и ноги бить. Но у нас к вам будет маленькая просьба. Он протянул мне исписанный лист. – Вам, то есть нам, «Славянке», будут звонить по телефону наши иногородние служащие. Передайте им эту информацию, пожалуйста: «Если будут спрашивать С.Н.Привалова, его номер 284—3373 с девяти до пяти и 288—7654 с шести до одиннадцати. Звонить Лиле Петровой по телефону 291—1405, Никифоров в Симферополе до пятницы, Константин Иванович сказал, что ЖТС больше не надо».

– Извините, но я не буду сидеть весь день около телефона. Как быть?

– Не дозвонятся, и черт с ними, – беспечно ответил С.Н.Привалов.

– Чем занимается кооператив «Славянка»? – спросила я, готовясь немедленно приступить к журналистской деятельности.

– Строим, – неопределенно развел руками С.Н.Привалов, – санатории, коттеджи, – он хихикнул, – дворцы и хижины. В общем, всякую всячину.

Забегая вперед, хочу сказать, что моя жизнь в Москве была тесно связана с кооперативом «Славянка». Телефон трезвонил как оглашенный с момента, когда я входила в свой люкс, до момента, когда я, заткнув уши, с воем из него вылетала. На третий день я сообщила всем звонящим абонентам, что руководство «Славянки» отравилось маринованными грибами в «Славянском базаре» и находится в институте Склифосовского. Лишь после этого я обрела некоторый покой.

Что больше всего поразило меня в день приезда? Пустынная, тихая Тверская, тогда еще улица Горького, на которую я вышла, попрощавшись с кооперативом «Славянка». Движение перекрыто, ни троллейбусов, ни машин.

А за углом? За углом на Манежной площади бурлила и гудела возрождающаяся Россия. Десятки тысяч людей собрались на митинг. Море голов, возбужденные лица, горящие глаза. Несметное количество милиции. Оратор говорит о партийной коррупции. Я далеко от него и плохо слышу слова, но лозунги и призывы на плакатах производят оглушительное впечатление.

Я эмигрировала в разгар застойного периода, когда железная рука советской власти и партии казалась вечной и непоколебимой, когда ничто не предвещало рассвета.

Конечно, подспудные перемены происходили, перестройка официально началась в 1985 году, но для тех, кто оставался в Союзе, эти перемены были постепенными. Для тех же, кто эмигрировал, встреча с Родиной 1990 года оказалась настоящим шоком.

Старые порядки и законы переплетались с ростками нового уродливо и вместе с тем обнадеживающе. Еще впереди будет путч, развал Союза, расстрел парламента, две чеченские войны, вставание с колен, война с Грузией и Украиной, но в 1990 году всего этого немыслимо было ни представить, ни предсказать.

Наутро после приезда мы с Лилей и Юрой обсуждали план моей работы в Москве. Первым делом я хотела ехать в Шереметьево выколачивать свои книжки.

– Только не улыбайся ты им, ради Бога, – учила меня Лиля. – Разъярись! Помни, что ты свободная гражданка свободной страны. А мы создадим вокруг тебя возмущенную толпу.

И мы двинули в аэропорт. Изобразить возмущенную толпу не удалось, потому что моих спутников не пропустили не только в таможенную канцелярию, но даже в багажный зал. Велели ждать снаружи.

Приехав, я приказала себе не мандражить и чеканным шагом направилась в комнату 37. Постучалась, открыла дверь и на мгновенье испытала острый укол счастья. На двух черных дерматиновых диванах сидели таможенники, читали вслух мою книжку «По месту жительства» и хихикали. Одна тетка, вытирая глаза, простонала: «Ой, не могу». Усилием воли я заставила себя посуроветь…

– Вчера на таможенном досмотре незаконно конфисковали мои книги, и я прошу, чтобы их мне вернули.

– Почему незаконно? И почему конфисковали? – мирно поинтересовался старший. – Взяли на проверку. Что можно, вернем.

– Всё, что я привезла, – можно! Месяц назад я была на приеме в советском посольстве в Вашингтоне, и ваш посол Дубинин заявил, что в СССР гласность и перестройка. Кому верить?

– Не дергайте глазом! Нам нужно время для ознакомления.

– У меня нервный тик от встречи с родиной. Сколько ждать?

– Погуляйте часика два…

– Я специально приехала в Москву через пятнадцать лет, чтобы второй день болтаться в аэропорту, пока вы нарушаете свои же законы?

– А это что за клеветническая писанина? – рявкнул старший, тыча пальцем в статью, напечатанную в журнале «Слово». Затем он помахал тем же пальцем перед моим носом.

– Приезжают тут, понимаешь, распоряжаются! Мы вам не позволим разваливать нашу советскую власть!!!

– Вы в моей помощи не нуждаетесь. Так где же прикажете два часика гулять?

– В депутатском буфете. Нина Фаддеевна, позвоните Пряхиной, чтобы их пустила.

Таможенница «ой, не могу» забормотала в трубку. Следующие два часа мы с Лилей и Юрой выпили в депутатском буфете по стакану сока, по чашке кофе, съели по бутерброду с маслом и высохшими красными икринками и купили два пакетика конфет «Мишка на севере». Депутатский воздух придал мне уверенности.

– Ну-с, всё прочли?

– Забирайте вашу макулатуру, – проворчал старший и подвинул в мою сторону семь экземпляров книжки (три зажилили) и рукописи. Копии «Нового русского слова» лежали в стороне.

– А как насчет остального?

– Получите на обратном пути.

– Спасибо и на этом, нет ли у вас бумажных мешков?

– Чего нет, того нет.

– В чем я понесу книги?

– В зубах, – любезно ответил старший.

Для первой прогулки по Москве я выбрала любимый мной Столешников переулок… Знаменитый «Табак». Когда-то он выглядел как восточная табакерка. Войдешь, и нос щекочет благородный запах капитанского табака. Теперь «Табак» заколочен: даже витрины крест-накрест забиты досками. Закрыты и «Меха», на дверях объяснение: «Ввиду ремонта».

На углу Столешникова и Петровки находилась когда-то гостиница «Урал» – чистый и милый отельчик, из окон которого было весело наблюдать за бурлящей в Столешниковом жизнью. Я останавливалась в нем во время работы над диссертацией.