Джон Хэйнс - Холодная ярость. Воспоминания участника конвоя PQ-13

1 апреля «Элдена» перешла в порт и приступила к разгрузке палубного груза. Однотипное судно «Данбойн» встало на швартовы прямо перед нами. Как только мы закрепили швартовы, на борт поднялась команда вооруженных солдат и рассеялась по всему судну. Мы не могли не заметить двух часовых, выставленных внизу у трапа.

«Затем на борт поднялся советский офицер для переговоров с капитаном и командиром военной команды. Он передал им целый свод распоряжений, касающихся пребывания американцев на берегу. После его появления у меня и моих товарищей появились сомнения, имеем ли мы дело с дружественной нам страной.

Мы быстро поняли, что есть только два места, куда разрешен доступ американцам, все прочие оставались для нас под замком. Это были Интернациональный клуб моряков и гостиница “Интурист”. Никаких контактов с женщинами, за исключением разговоров с обслуживающим персоналом. Американцы должны были возвращаться на свои суда не позднее 22.00. Каждый задержавшийся на берегу мог быть арестован, и на него не распространялись законы, действовавшие на борту судна. Отношение к пьянству было самым строгим. Отношения с гражданским населением исключались, это было серьезным нарушением и грозило тюремным заключением. Если кто-то из военной команды попадал в переделку, то его командир не мог ему ничем помочь.

У одного из наших моряков вырвалось: “Боже мой, ну и местечко!”. За время нашего пребывания ничего не изменилось в этих порядках к лучшему. В одном из помещений “Интуриста”, на верхнем этаже, находился ресторан для моряков с различных кораблей и судов, но заказать можно было только чай, водку и буханку черного хлеба» [20] Gleichauf Justin F. – P. 220–221. .

Рабочие условия на борту судна были ужасными. Стояла зима, и солнце не поднималось над горизонтом. Где-то около полудня наступали сумерки, но зачастую из-за снежных зарядов становилось темно как ночью. В трюмах при разгрузке невозможно было работать без электрического освещения, но пользоваться им приходилось с величайшей осторожностью из-за постоянной угрозы воздушного нападения. Кроме того, приходилось постоянно следить за состоянием судовых систем и механизмов и подогревать их горячим паром для предупреждения замерзания. Из-за холода нельзя было снять перчатки, поэтому даже для того, чтобы закрепить грузовой строп с помощью вилочного болта или пропустить металлический трос, требовались титанические усилия.

Наше судно стояло на швартовых у причала с деревянным покрытием. На причальной стенке была проложена единственная рельсовая дорожка, по которой перемещался небольшой подъемный кран. Очевидно, что его грузоподъемности явно не хватало для того, чтобы поднять танк, поэтому экипажу приходилось пользоваться в аварийном порядке всеми имеющимися судовыми грузоподъемными механизмами. Это был явно архаичный и небезопасный метод, но ничего не оставалось делать, как импровизировать. Большие склады, стоявшие прямо напротив судна, были уже заполнены, так что груз выгружался прямо на причал, где он быстро оказывался погребенным под снежными сугробами.

Каждое утро мы могли наблюдать душераздирающие сцены рабского труда. В основном это были женщины, выделенные на разгрузку прибывших судов. Производительность такого труда была крайне низкой, поскольку они не имели ни малейшего понятия о работе с грузом. Поэтому разгрузка шла исключительно медленно и неорганизованно, чему в немалой степени способствовали непрерывные воздушные налеты. У причала находилось бомбоубежище, куда с объявлением воздушной тревоги сломя голову устремлялись работавшие на берегу. В отличие от них, мы должны были становиться к своим орудиям, а за день объявлялось до восьми воздушных тревог.

3 апреля выдался особенно напряженный день. Первые воздушные тревоги прозвучали уже ранним утром, потом они объявлялись несколько раз до полудня, но самолеты так и не появились. После полудня снова несколько раз раздавался сигнал тревоги, призывавший нас занять места по боевому расчету у своих орудий.

15.10… Очередная воздушная тревога. Впервые в налете на суда конвоев приняли участие германские четырехмоторные бомбардировщики [21] По другим данным, в этот день в налетах на Мурманск приняли участие 8 Ju-87 из состава I./StG5. – Прим. перев. . Самолеты появились на большой высоте вне досягаемости наших орудий, но зенитные батареи на берегу открыли по ним яростный огонь. Одна из бомб разорвалась метрах в 200 по правому борту, другая на траверзе левого борта на расстоянии около 70 метров.

21.00… Снова объявлена воздушная тревога [22] Этот повторный налет совершили 18 «Юнкерсов» Ju-88 в сопровождении истребителей Bf-109 и Bf-110. – Прим. перев. . Береговые батареи ведут огонь. Вслед за ними открыли огонь по самолету, пролетавшему над нами на высоте 3000 метров, «Элдена» и «Данбойн». Похоже, что нам удалось добиться попаданий: самолет рухнул в воду на крамболе правого борта. Затем оба судна открыли огонь по другому самолету, по всей видимости, сумевшему преодолеть заградительный огонь без повреждений и выйти из зоны обстрела.

В это же время расчет кормового орудия нашего судна открыл огонь по самолету, атакующему польский транспорт «Тобрук», стоявшему на траверзе нашего левого борта на дистанции около кабельтова. Самолет был подбит, а пилот выбросился с парашютом. Бомба разорвалась в пятом трюме «Тобрука», и его кормовая часть погрузилась до уровня морской поверхности. Еще одна бомба попала в здание на причале, расположенном в 150 метрах на траверзе правого борта нашего судна, при этом погибли несколько человек.

Еще три бомбы разорвались на расстоянии 120–130 метров с левого борта. Затем «Элдену» атаковали пикирующие бомбардировщики Ju-87 «Штукас», поливая нас огнем из своих пулеметов. На этот раз обошлось без повреждений, не считая пробоин в салингах грот-мачты.

К полуночи, когда раздался сигнал «Отбой воздушной тревоги», мы израсходовали 3000 штук 12,7-мм патронов и 800 7,62-мм патронов. Потерь личного состава не было. Так закончился четвертый день нашего пребывания в Мурманске [23] Fink Fred S . .

На соседнем причале в это время разворачивались драматические события. Вот как рассказывает об этом в своих воспоминаниях Моррис Миллс:

«В 21.00 необнаруженный бомбардировщик спикировал на британский транспорт “Нью-Вестминстер Сити” и сбросил на него четыре бомбы, превративших судно в геенну огненную. Более тридцати русских, работавших в трюмах, были убиты на месте. Вместе с ними погибли несколько членов экипажа и два артиллериста из состава военной команды. Одна из бомб, угодившая в мостик, прежде чем взорваться в трюме, пробила настилы трех палуб и прошла через мою каюту. Вряд ли найдется человек, который сможет описать взрыв 250-килограммовой бомбы. Огненный шквал пронесся по всем помещениям судна, сопровождаясь оглушительным грохотом разрушающихся переборок. Взрыв как салфетку разорвал переборку прямо напротив меня, и я на несколько секунд увидел искаженное ужасов лицо нашего радиста. Меня отбросило в угол каюты и завалило горящими обломками. Гул чудовищного пожара, скрежет рвущегося металла, крики и стоны раненых – от всего этого можно было придти в отчаяние. В отчаянной попытке мне удалось выбраться из-под горящих обломков и протиснуться в дыру, зияющую на месте двери. Выбравшись на палубу, я прополз наощупь несколько метров и оказался в коридоре, ведущем на мостик. Вокруг бушевало пламя, и я чувствовал ожоги на своей коже. Рассудок еще не покинул меня окончательно, и я понимал, что нужно выбраться куда-нибудь в безопасное место. Я попробовал подняться, но вместо этого рухнул вниз. “Что за идиотизм? – подумал я, – Что со мной происходит?”. Тут я увидел, что моя левая ступня представляет собой сплошное кровавое месиво и держится на обрывках сухожилий, а из нижней части голени торчит обломок белой кости. Затем я почувствовал, как по телу пробежала волна судорог. Наверное, я кричал от боли. Но если это было так, то это был безмолвный крик, поскольку я ничего не слышал. Я страшно боялся, что ступня совсем оторвется, и сидел бережно сжимая в руках этот кровавый обрубок, а горячая кровь вовсю хлестала сквозь пальцы» [24] Mills Morris O . – P. 103. .