Александр Петрашкевич - Машеров: Теперь я знаю...

Петру Мироновичу понравилось такое предложение, но он без труда разгадал нашу "хитрость" - создать самостоятельное эн­циклопедическое издательство.

- Я согласен, что Главная редакция имени Бровки - действи­тельно не звучит и даже унижает. Понимаю и то, что вы хотите вместо редакции, пусть себе и главной, создать самостоятельное издательство. Но мы не имеем права без Москвы создавать изда­тельства. К сожалению, это их прерогатива. А если попросим - не позволят. Убежден, что не позволят... А вот если явочным по­рядком присвоим издательству имя Петруся Бровки, то, может, и не отменят нашего постановления. Может, и не простят само­вольства, но смолчат. А Бровка есть Бровка, - рассуждал Петр Миронович вслух.

С таким расчетом и было принято решение о создании изда­тельства имени Петруся Бровки. Своеволие это вызвало непри­крытый гнев агитпропа ЦК КПСС, хотя "наезжать" на Петра Ми­роновича его руководители и не отважились. Огонь на себя при­нял А. Т. Кузьмин.

Какое там издательство?! Мы обычной брошюры, не говоря об энциклопедии, не имели права издать без благословения белока­менной. А разве только энциклопедии Беларусь не могла выпус­кать без "высочайшего" позволения? Проект топорища, лопаты или рецепт торта надо было согласовывать с союзными институ­тами. Можно догадываться, какие чувства вся эта придурь вызы­вала у руководителя "самостоятельной" Белорусской Советской Социалистической Республики. Многие цековцы знали, какие страсти-мордасти бушевали в ЦК КПСС после знаменитого V пленума ЦК КПБ, который обсуждал доклад П. М. Машерова о бедственном положении сельского хозяйства и его предложения о коренных изменениях подходов государства к этой отрасли на­родного хозяйства. Доклад занял в газетах несколько полос. Его фрагменты с комментариями были перепечатаны рядом зарубеж­ных влиятельных газет, переданы иностранными радиостанциями.

А такие вещи Высшая власть не прощала никому.

Мне сегодня кажется, что от глупости своих московских ше­фов Петр Миронович спасался весьма обычными, человеческими, добрыми делами. На всех его не хватало, но отдельным людям все же повезло.

Однажды Петр Миронович признался:

- Прислал мне письмо русский поэт Виктор Боков. Мы с ним лично не знакомы, его поэзии я не знал. Довелось прочесть то, что нашли наши библиотекари. Поэзия оказалась просто отлич­ной - глубокой, лирической, какой-то особо щемящей. Словом, взволновала по-настоящему. Давно не чувствовал такого душев­ного подъема. А может, хорошие стихи под настроение попали... И я решил написать письмо Бокову. Получилось оно довольно длинным - что-то вроде рецензии, только очень взволнованной. Когда остыл и перечитал - решил опус свой не посылать. Побо­ялся, что поэт может подумать: чего это он, партийный функцио­нер, взялся мои стихи анализировать. Короче говоря, усомнился. А к тебе будет такая просьба... Боков пишет, что встретился ему где-то в тайге чрезвычайно интересный и талантливый художник. Корни его в Беларуси. Хотел бы вернуться на землю предков. Временно остановился в Минске. Просит найти ему хоть какой-то угол под жилье. Уверяет, что не пожалеем. Поэты - народ ис­кренний. А такого уровня, как Виктор Боков, лгать не будет. Словом, найди художника, познакомься, все изучи, потом впечат­лениями своими со мной поделишься.

Отыскал я того художника. Оказался он очень молодым и до­вольно скромным парнем. Показал несколько своих работ и це­лый конверт слайдов произведений, оставшихся в Сибири. Те слайды я и принес Петру Мироновичу. Многое ему понравилось, что-то показалось незавершенным, эскизным, но интересным по замыслу... Решено было поддержать юношу и ходатайствовать перед горисполкомом об однокомнатной квартире. В скором времени удалось найти и мансарду для мастерской.

Прошло после этого месяца два-три, и пришел ко мне худож­ник с небольшой картиной, окантованной простенькой рамкой. Назовем ее условно "Балерина перед выходом на сцену". Созда­тель и вознамерился подарить ее Петру Мироновичу. На добрую память.

Это уже было сложнее, чем добыть квартиру. Как Петр Миро­нович воспримет сам факт дарения? Не шуганет ли он меня вме­сте с художественным произведением? Я пошел на маленькую хитрость. Звоню Петру Мироновичу и говорю, что пришел боков- ский художник, интересную картину принес. Может, есть время посмотреть?

- Ты же меня не в картинную галерею приглашаешь. А на одну картину время найду. Заходи.

Я пошел один, прихватив картину.

- А где художник? - спрашивает.

- В приемной, - отвечаю и сразу показываю полотно, чтобы он на время забыл о художнике.

- Прекрасная работа. И девушка красивая, - И уже в востор­ге. - Умеют же люди подсмотреть такую красоту! И как под­смотреть!.. Талант! Безусловно - талант! Зови, я его поздравлю... Ей-богу, хорошая работа!

- Дело в том, - говорю, - что эту работу он хочет подарить вам... Но очень стесняется.

- Как подарить? - растерялся Петр Миронович. - Ты с этим не шути! Я в мастерских многих художников побывал, но такого не было...

- Ну, а этот сам принес, - пытаюсь я свести разговор к шутке. - Не возьмете - обидите парня. Он мне показался очень искрен­ним и довольно робким. Не примет, говорит, Петр Миронович подарка, - сгорю от стыда.

- А ты сгореть не боишься?

Советуемся, как лучше поступить. Я убеждаю, что нет здесь ничего необычного. Человек хочет выказать свое уважение. И подарок сделан его собственными руками. Вижу, в такой ситуа­ции Петр Миронович, пожалуй, никогда не был. И принципов своих менять не хочет, и парня обидеть не хочет. Наконец, сда­ется на мои уговоры и сам идет в приемную, чтобы пригласить гостя. Слава богy, все заканчивается лучшим образом. Сегодня эта картина одиноко и сиротливо висит в одной из комнат его бывшей городской квартиры.

П. М. Машеров разбирался и в прозе, и в поэзии, и в опере, и в балете, и в живописи. Он не жаловался, как это делали его "наследники", на занятость государственными делами. Много чи­тал, просматривал все фильмы нашей киностудии, не пропускал интересные спектакли, посещал все более или менее значитель­ные выставки, искренне радовался удачам творческих людей. Накануне первого показа знаменитой серии картин Михаила Анд­реевича Савицкого "Цифры на сердце" позвонил мне по внут­реннему телефону, сказал, что сейчас же едем во Дворец ис­кусств посмотреть экспозицию выставки. Предупредил, что о по­ездке никто не должен знать. (О картинах ходило много досужих вымыслов, сплетен, и Петр Миронович никого лишнего не хотел видеть в зале.) Минут пять в зале не было никого, кроме искус­ствоведа Эммы Громыко. Петр Миронович поздоровался с ней, но просьбы провести экскурсию не высказал. От картины к кар­тине шел один. К некоторым возвращался и опять шел дальше к новым полотнам, а их было больше десяти. В этот момент в зале появился один, а потом и второй художники , и еще один "люби­тель" изобразительного искусства из Института иностранных языков, который находится, как известно, в 3-5 минутах ходьбы от Дворца искусств. Петр Миронович недовольно поморщился. Видно, как раз их он и не хотел здесь видеть. Все трое бесцере­монно окружили его и начали давать уничтожающие коммента­рии работам Савицкого. Бестактность и некорректность "крити­ков" возмутила Петра Мироновича, и он резко прервал непроше­ных собеседников: