Сергей Васильев - На разломе двух времён. 80-е

Однажды утром, когда я проснулся, Рита уже не спала. Она возилась на кухне, ребенок был с ней. Я начал куда-то собираться, когда жена вдруг резко спросила:

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Я задумался, но в голову ничего не приходило.

– Что-то случилось? – недовольно ответил я, и она громко разревелась.

Я начал ее успокаивать, но она только сильнее плакала.

Лишь через несколько минут я вспомнил. У нее же сегодня… день рождения!

И не простой, а 20 лет! Как я мог об этом забыть? Я как-то извинялся, что-то плел про поздравление, но было поздно. Жена ревела, ребенок плакал, а тут еще в комнату влетела теща с тортом, и это только усилило эмоциональный накал.

Нужно было удалиться.

Теща уложила ребенка в коляску, и я пошел с ним гулять.

Была суббота. Я шел по улице и думал, как загладить эту дурацкую вину? Начинал накрапывать мелкий холодный дождь, сгущались тучи.

Нужно придумать что-то такое, что запомнится ей надолго. Ведь, действительно, ей сегодня… 20 лет!

Всего 20, а она сидит в этих пеленках, кастрюлях, заботах, а меня все время нет дома, я где-то пропадаю, на вечных лекциях, митингах, в делах. Я ведь мог утром проснуться пораньше, купить цветы, сделать какой-то подарок. А я, идиот, все проспал, а проснувшись, даже забыл поздравить. И только дойдя до платформы «Отдых», решил. Я сочиню ей стих!

Если у меня не получается все объяснить словами, хоть попытаюсь объяснить это стихом. Купил букетик цветов и отправился с коляской в обратный путь. Я шел и сочинял ей стих. Впервые в жизни. До этого я никогда не сочинял стихов.

Здравствуйте мои любимые!

Сижу около покосившегося забора Усть-Канского аэропорта (лечу в Горно-Алтайск заказывать обратные билеты). Местный аэропорт – оригинальное заведение, это сруб (8×9). Когда-то, в незапамятные времена, этот домик, говорят, был стоянкой мараловодов, а теперь – аэропорт. Люди живут здесь образованные, даже разбираются в английском языке. На огромном топливном баке написано: «NO SMOKE».

В общем – азия-с, хотя природа вокруг, скорее, европейская, альпийские луга. Люди живут здесь, не замечая окружающей красоты. Иногда мне кажется, что природа существует здесь отдельно от местных аборигенов. Вроде бы, красота воспитывает чувство собственного достоинства и внутреннего спокойствия, а все эти алтайцы кажутся грязными и суетливыми. А может быть, я смотрю на все глазами заезжего гастролера? И не замечаю их внутренней гармонии?

Купил в книжном Ремарка, по вечерам читаю «Жизнь взаймы». Я прочитал почти всего Ремарка, но более изысканной книги не читал. Я поражаюсь его способности писать «красиво»… Послевоенная Европа, смерть, грязь, вонь, а у него… изысканные блюда, вина, горы. Падает снег. Прекрасно. «Столовая в гостинице не проветривалась, пахло старым пивом и долгой зимой. Клерфэ заказал мясо по-швейцарски, порцию вашеронского сыра и графин белого эля; он попросил подать еду на террасу. Было не очень холодно.

Небо казалось огромным и синим, как цветы горчанки»… и т. д. – замечательно.

Вначале мне несколько претила его манера, но теперь я его понимаю. В восприятии жизни важна не сама картинка жизни, а скорее, процесс ее восприятия. Мещанин придумал фразу: «Красиво жить не запретишь», а он: «Красиво думать не запретишь». Прошло почти полвека после войны, а мы и сейчас не едим вашеронский сыр, не пьем белого эля, но это ничуть меня не смущает, когда я читаю Ремарка. Жаль только времени на чтение почти нет.

Потихоньку работаем. Работой заняты почти все, но вот где бы найти денег за нашу работу, не знаю. Но о работе писать не хочется, она и так занимает у нас целый день. Кран, бетономешалка, бензопила, гвозди, кирпич – самые распространенные слова в наших разговорах. Иногда заезжает штабное и трестовское начальство, изображаем высокую культуру труда и 8-часовой рабочий день.

Но все это мелочи, главное – очень скучаю по вам. Побольше отдыхайте, смотрите телевизор и читайте. Вот и самолет (если его можно так назвать) подлетает. Картина душещипательная – посреди летной полосы гуляют козы, начальник аэропорта доит одну из них и кукурузник плавно плюхается на пожелтевшую траву.

До свидания.

Пишите. Очень жду.

Крепко обнимаю и целую всех.

Сдав экзамены, после четвертого курса мы полетели в Горный Алтай, в далекий районный центр Усть-Кан.

Встретил нас местный молодой секретарь райкома, раньше он сам учился в Москве, поэтому к нам, студентам-стройотрядовцам, отнесся с радостью и уважением. Он сразу связался с начальником местной строительной конторы – МПМК, в которую мы направлялись, – чтобы тот дал нам хорошую работу и не обижал по зарплате. Позвонил, а сам улетел на XIX партконференцию в Москву.

В МПМК нас встретили после этого звонка радушно, но мы сразу увидели, что дела у самой строительной организации непростые. Контора как раз в тот момент находилась на стадии преобразования, ее куда-то присоединяли.

Начальником МПМК был хитрый средних лет алтаец. Он сказал, что работы всякой много, но исправных машин и механизмов почти нет и с материалами проблема, так как у МПМК долги по налогам перед государством. Но пообещал, что на нас, нашей работе и зарплате эти старые долги не скажутся. Он дал нам сразу два объекта: нужно было достроить детский сад в Усть-Кане и перекрыть крыши в коровнике в соседнем Яконуре.

Поселились мы нашим веселым составом в одноэтажном здании старого общежития, нас было около 30 парней-студентов и одна девушка-повариха.

Худо-бедно работа на этих двух объектах закрутилась. С трудом, но удавалось найти материалы и всех загрузить, чтобы не было простоев. Работы было много, и казалось, что мы сможем хорошо заработать. Ведь ехали мы именно за этим!

Но к концу первого месяца работы, когда я стал донимать начальника, что пора бы уже подписать наряды и хотя бы начислить нам зарплату, – я стал понимать, что в МПМК денег нет. Долги конторы только выросли, а другие здешние рабочие стали нам намекать, что мы зря тут трудимся, что этот алтаец нас просто кинет, что мы так и отработаем все лето зазря, а зарплату нам могут так и не заплатить.