Сергей Васильев - На разломе двух времён. 80-е

После ежедневных скандалов и разборок с этим начальником мы собрались всей командой и решили… объявить забастовку.

Мы не выходим на работу!

Об этом я тут же рассказал секретарю райкома, который как раз вернулся с московской партконференции.

Он стал убеждать меня, что нужно как-то находить общий язык, и пообещал переговорить с алтайцем. Такой скандал в районе ему точно был не нужен! И не дай бог, заявил он, чтобы я кому-то в горно-алтайском обкоме комсомола об этом рассказал.

Пока он разбирался с нашим начальником, мы рванули искать шабашки по всему району, чтобы успеть хоть что-то заработать за оставшиеся полтора месяца. Я, мастер и комиссар стали объезжать местные совхозы и конторы, предлагая наши рабочие руки. Собственно, таким поиском я как командир отряда занимался тогда постоянно, но тут нужно было, по сути, с нуля всему отряду срочно найти работу!

За неделю мы нашли то ли шесть, то ли восемь различных шабашек в соседних селах и аулах, и весь отряд разъехался по этим мелким подработкам.

У нас у всех был уже большой опыт работы в стройотрядах, и случалось всякое, но таких трудностей, такого физического и нервного напряжения я не помнил.

Это оказалось реально в первый раз!

Все предыдущие стройотряды были во времена более-менее устойчивого социализма, когда все было стабильно и налажено. Нас спокойно ждали в каком-то совхозе или строительной конторе, давали на три летних месяца какую-то работу, потом закрывали наряды, мы получали деньги и улетали назад в Москву. Работы было всегда много, мы сильно уставали, но все проходило спокойно и организованно.

В этот раз впервые все оказалось, как на войне.

А точнее – как на «рынке». В стране начались экономические реформы, предприятия массово переводили на хозрасчет.

Нужно было самим быстро принимать решения, быстро искать новую работу, договариваться об оплате, добывать стройматериалы, искать, где спать, где питаться, и все – за каких-то полтора месяца! Для всех нас это оказалось настоящим первым вызовом.

Нам было тогда от 21 до 23.

С помощью секретаря райкома и местного банка, который выдал МПМК еще один кредит, мы выбили-таки наши зарплаты из того алтайца. Затем собрали деньги со всех шести или восьми шабашек и – довольные, повзрослевшие – улетели назад в Москву.

Это был последний наш стройотряд, когда мы зарабатывали свои студенческие деньги тяжелым физическим трудом.

Дальше пошло веселее…

Общественная жизнь на факультете, которую организовывал комитет комсомола, обязательно включала дискотеки.

Из состава студентов выбирались те, кто отвечал за технические вопросы, звук, свет и подбор музыки. Был и свой ведущий, как сегодня сказали бы, диджей.

За финансовую сторону отвечал комитет комсомола. Каких-то специальных денег на эти мероприятия институт не выделял, нужно было выискивать свои собственные студенческие деньги. В основном мы решали это за счет «картошки».

Осенние сельхозработы всегда воспринимались нами как обязательная нагрузка, но за эту работу местный колхоз все-таки что-то платил, хоть и копейки. Большим заработком это не было, и так повелось, что на ежегодном комсомольском собрании принималось решение, что все деньги от «картошки» мы оставляем в кассе комитета на «общественную жизнь». Главной статьей расходов комсомольской жизни в те годы как раз и были затраты на дискотеки: покупка магнитофона, колонок, цветомузыки, проводов, дисков, кассет и прочего. Факультет деньгами не помогал, но заработков от «картошки» вполне хватало на то, чтобы поддерживать нашу дискотеку на уровне. Она была лучшая в городе.

А с осени 1988-го началось новое повальное увлечение – в нашу жизнь пришел видак.

С начала эпохи демократизации и гласности в страну хлынул неконтролируемый поток иностранных – в основном американских – видеофильмов. И по стране, как грибы после дождя, стали возникать видеосалоны. По сути, первое настоящее массовое народное кооперативное движение началось именно с организации видеосалонов, где можно было за отдельную коммерческую плату посмотреть иностранный фильм.

Видеосалон открыли и мы, в телевизионной комнате нашей общаги.

За часть денег, заработанных на «картошке», были куплены телевизор и два видеомагнитофона, чтобы можно было не только смотреть, но и записывать для себя новые фильмы, постоянно всплывавшие тогда неизвестно откуда у друзей и знакомых. Наши дискотетчики, которые до этого отвечали за свет и звук на танцах, теперь переключились на видаки. Кто-то искал новые кассеты по знакомым, кто-то переписывал их, а кто-то занимался организацией просмотра. Была установлена плата за вход – 50 копеек, чтобы собирать деньги на покупку новых кассет.

Уже после первых сеансов стало понятно, что нужно что-то решать с «цензурой». Ведь все эти фильмы приходили из-за рубежа. Я был в тот момент секретарем комитета комсомола и отвечал за идеологию, но на этот счет сверху не поступало никаких внятных указаний.

Ни из обкома, ни из горкома комсомола не спускали специальных инструкций относительно того, что можно смотреть, а что нельзя. А это было удивительно, так как просмотр уже первых свободно распространявшихся фильмов приводил в недоумение. В американских боевиках советские солдаты и вообще советские люди изображались идиотами или злобными монстрами. Но более всего озадачивала… порнуха.

Можно ли смотреть советскому студенту такое?

Из потока хлынувших на нас видеофильмов больше половины было откровенной порнографией. Иногда легкая, типа комедийного сериала про студентов американского университета с названием вроде «Что-то погорячее…», а иногда и совсем жесткое порно.

В первое время роль цензора я взял на себя.

Сначала мне приносили еще какие-то сносные фильмы: боевички и незамысловатые триллеры. Они вопросов не вызывали, но потом большим потоком пошли уже «сомнительные». Ничего высокохудожественного, остросоциального или хотя бы антисоветского там не было. Это было просто порно. Я спрашивал у друзей-дискотетчков:

– Вы-то сами что думаете? Нужно такое показывать?

Они пожимали плечами, но с улыбкой отвечали:

– Смотреть можно. Если это снимают в Америке, значит, американцам интересно. А чем мы хуже? И вообще, если это не запрещено, то почему не смотреть?!

Но все-таки сомнения оставались, и мы вынесли этот вопрос на общее комсомольское собрание факультета: «Можно ли смотреть у нас в телевизионной комнате американские боевики и порнофильмы?».

Дискуссия была бурная, но большинством голосов было принято решение – смотреть!

На курс младше меня училась скромная, застенчивая девушка с огромными ресницами по имени Маша. Мы все ее любили и звали нежно Машенькой. Как-то раз она пришла в наш видеосалон на сеанс нового фильма… «Распутин». Комната была набита ребятами, из девушек пришла только она и села в первый ряд посередине. Фильм производства ФРГ шел на немецком с русскими субтитрами. Практически сразу стало понятно, что это совсем не историческая драма про революцию и царскую семью, а просто порнуха.