Коллектив авторов Биографии и мемуары - Дети войны

В день приезда дети сбрасывали с себя жалкую одежонку и облачались в чистую форму, начиная от носков и кончая панамками. Все были равны, выглядели одинаково и вид у пионерского отряда был аккуратный. Ближе к концу войны лагерь получил от завода новые разноцветные формы, так что каждый отряд имел шорты и пилотки своего цвета.

Худеньких полуголодных детей в лагере откармливали, не отказывали в добавке. Некоторые ребята съедали по нескольку порций второго блюда, не на спор, а потому что никак не могли утолить чувство голода. Многие дети страдали от болезненных фурункулов.

Жизнь в лагере била ключом, мы были увлечены и делами и играми. Распорядок дня строго соблюдался: утром — зарядка на общей площадке под баян или аккордеон, потом линейка с поднятием флага. Три раза в день звучал горн: утром, в обед и вечером: играл отбой. В любую смену среди пионеров находились горнисты и барабанщики.

Соблюдался не только режим дня, но и расписание на каждый день недели: в один день в отряд приходил баянист для разучивания с нами хоровых песен, в другой — учительница биологии, которая рассказывала нам об растущих вокруг нас полезных и ядовитых растениях. Были встречи с композиторами и поэтами: Людмила Татьяничева читала стихи об Урале. Городской кукольный театр приезжал со своими спектаклями, развешивал на поляне кулисы, и начиналось представление.

Нашими вожатыми были молодые учителя или старшеклассники, которые сами с удовольствием играли с нами. Самой любимой была игра в «Пакет», длившаяся целый день. На утренней линейке отряд получал от начальника лагеря конверт с заданием, и начиналась азартная беготня от этапа к этапу с выполнением разнообразных промежуточных заданий, пока пакет не будет найден. Игра требовала полного участия каждого пионера, развивала чувство товарищества. Например, пока каждый не скажет безошибочно скороговорку, отряд не получит очередного задания.

Занимались мы и полезными делами: собирали лекарственные травы, сушили их на чердаках своих дач, а в конце смены сдавали их в госпитали. Вывозили нас также на колхозные поля, где мы выдергивали сорняки на морковных и свекольных грядках или собирали колоски, оставшиеся после жатвы. Все делалось без перчаток, голыми ручками.

А война все шла и шла. Мы пели много военных песен, особенно в строю, под них было легко держать шаг. Больше всех я любила «Песню защитников Москвы», особенно ее припев:

Мы не дрогнем в бою

За столицу свою,

Нам родная Москва дорога,

Нерушимой стеной,

Обороной стальной

Разгромим, уничтожим врага!

Несмотря на суровое время, мы оставались детьми, шалили, лазали по деревьям, ссорились, мирились, радовались, когда на полдник нам давали светлый, как какао, комочек горького американского шоколада. И мы безоглядно верили, что у нас счастливое детство.

Всю смену мы готовились к прощальному костру. Костер был кульминацией пионерской жизни. Место его проведения подготавливал дежурный отряд. На берегу озера чертилась большая звезда с большим кругом для костра в центре и пятью маленькими кругами для костерков в ее лучах. Для костра заготовляли большое количество хвороста, а чтобы звезда была красной, надо было из битого кирпича натереть немало порошка.

С наступлением сумерек отряды с теплыми вещами и одеялами тянулись к озеру, располагались вокруг красной звезды. Право разжечь костер предоставлялось лучшим пионерам, тем, кто больше всего сделал для своего отряда или лагеря. После приветствия и напутствия начальника лагеря начинался концерт.

Небо темнело, на нем загорались звезды, искры от большого костра взлетали ввысь, и казалось, что там, далеко зажигаются новые звезды. А у костра пели и плясали свои звездочки. Возвращались к своим дачам за полночь, утомленные, но счастливые.

И сегодня, через многие десятилетия я испытываю глубокую благодарность к людям, создавшим нам в годы войны беззаботный и светлый мир детства.

Лето 1941 года. Днепропетровск. Ночь. Объявлена воздушная тревога. Мама с трёхлетней сестрёнкой на руках и старшим десятилетним братом бросились в бомбоубежище. Я из любопытства вышел на балкон. В тёмном небе два прожектора высветили силуэт немецкого самолёта. Вокруг вспыхивали разрывы зенитных снарядов. Зрелище завораживающее. Мама отдала на лестнице соседям дочку, чтобы отнесли в бомбоубежище, и вернулась за мной. Оторвала меня от перил балкона, и быстро потащила вниз по лестнице.

Папа, как и другие призывники, заранее знал, куда явиться в случае объявления войны. И его с нами в тот момент уже не было.

Нашей семье, как семье фронтовика, предложили прийти на вокзал с пожитками к определённому времени. Там мы сели в товарный вагон, и отправились в эвакуацию на Южный Урал. Ехали несколько дней. Помню, на всех произвело впечатление сбывшееся пророчество цыганки. Она сказала одной старухе, что та умрёт в дороге. И швейная машинка, висевшая на вбитом в стенку вагона большом гвозде, упала ей на голову и убила. Возможно, цыганка увидела эту швейную машинку и поняла, что произойдет.

Ехали несколько дней. В Челябинске беженцев высадили и распределили по соседним деревням. Деревня Грачёвка в Челябинской области. Большая комната в деревенском доме тускло освещена светом из двух окон. В комнате две «полноразмерных» и две «укороченных» кровати, огромный шкаф, стол и четыре табуретки. Эту комнату выделила нам деревенская женщина, мужа и сына которой забрали на войну.

Я болел бронхиальной астмой, при которой нельзя делать уколы пенициллина. А мне сделали. И начался жесточайший приступ. Мне не хватало воздуха. Я задыхался. Наконец, поднялся во весь рост, упал на другую сторону кровати. И отключился.

Находящаяся рядом мама чуть не потеряла рассудок. Но вспомнила, что когда-то читала книгу, в которой человека спасли искусственным дыханием. Она стала поднимать и опускать мои руки и при этом непрерывно кричала:

— Гриша! Я тебе не дам умереть! Что я скажу папе? Гриша! Я тебе не дам умереть! Что я скажу папе?

Длилось это довольно долго.

Плохие вести, как известно, распространяются быстро. В комнату зашли женщины.

— Перестаньте мучить покойника, — сказала одна из них.

— Уйдите отсюда! — закричала мама. — Гриша, я тебе не дам умереть…

Наконец мама увидела или, может быть, почувствовала мой слабый вздох. Она поднесла нашатырь к носу. И чудо свершилось: я начал дышать. Потом открыл глаза, и увидел тётю Раю. Она сидела на табуретке и платочком вытирала глаза. Тётя Рая — жена дяди Иосифа — маминого брата, который тоже был на фронте, жила на другом конце деревни, (мы эвакуировались вместе) и ей уже успели сообщить, что Гриша умер. Я увидел тётю Раю, и, как мне казалось, произнёс: «Тётя Рая, не плачьте!». Мама уверяет, что я сказал: «Мама, не плачь!». Видимо хотел сказать «тётя Рая», но произнёс самое дорогое для меня имя «мама». Потом мне, как воскресшему из мёртвых, жители деревни приносили еду, пока я не выздоровел.