Коллектив авторов Биографии и мемуары - Дети войны

Конечно, в начале учебника был алфавит, столбик букв: слева — немецкие, справа — русские. Рассматриваю буквы. Оказывается, много одинаковых с русскими, есть слегка похожие, есть совсем иностранные.

Память у меня была хорошей, особенно зрительная: посмотрела, сфотографировала и спрятала фотографию в ящичек на долгие годы. И сейчас некоторые буквы сами в память запрыгнули.

— Готово, — сказала девочка, протягивая мне учебник. Я беру его, но не бегу домой, а иду в задумчивости: в голове у меня впечатление от учебника немецкого языка.

Только зашла в дом — сразу за карандаш и клочок бумаги, хочу проверить, какие буквы запомнила. Хочется написать что-нибудь по-немецки. Старательно вывожу слово: derewo. Читаю про себя. «Ух, ты! Как же здорово вышло!» потом читаю вслух.

Стоп! Стоп! Что же это такое получилось? Это же не немецкое слово, а русское, написанное немецкими буквами! Вот так незадача! Как же по-немецки сказать «дерево», не знаю. Знаю только «Hände hoch!» — «Руки вверх!» Это я слышала на улице от мальчишек.

И стало мне не по себе, будто в глазах потемнело. Только что мир вокруг был ясным, понятным, мир родного языка.

А тут вдруг — чёрный бархатный занавес, а за ним непонятный мир другого языка, наверное, такой же огромный. И, если я вдруг захочу его узнать, то надо этот мир высветить, чтобы можно было различать слова и многое другое, чего я ещё не понимаю. И тут мелькнула мысль: а что, если попробовать освоить это пространство, и жить в нем, все понимая?

Попробовала! И стал немецкий язык на долгие годы жизни моей профессией.

Елка

Скоро Новый Год, 1942-ой. День за днем приближается его приход, и хотя идет война, страшная, жестокая, приносящая людям много трудностей и горя, хочется праздника, особенно нам, детям. Хочется попеть, поплясать, поводить хоровод у новогодней елки и подарки хочется получить

Мы с сестрой Галочкой мечтаем о домашней елке. Будет ли она у нас, неизвестно. А если будет, то какая? Сегодня 30 декабря, а елки нет.

Неожиданно раздается стук в дверь, и на пороге появляется папин шофер с небольшой сосенкой.

Сразу запахло свежестью и сосновой смолой. Ох, и рады же мы были! Но, тут же призадумались: украшать елку чем будем? Мы не дома, в Харькове, мы в эвакуации, в Челябинске, и никаких елочных игрушек у нас нет. Нет ни Деда Мороза, ни Снегурочки. Все сверкающие, переливающиеся шары и бусы, золотые и серебряные канители и дождик, разноцветные картонные рыбки и зайчики, ватные яблоки и груши, бумажные гирлянды флажков, — все осталось там далеко, дома. Купить в магазине елочные украшения невозможно, нет таких отделов в магазинах — война!

Долго горевать не пришлось, голос мамы побуждает нас к действию: «Будем сами делать игрушки!» У моей мамы был художественный вкус, и она многое умела мастерить.

Быстренько беремся за дело. У нас есть цветные карандаши, бумага, ножницы, нитки и клей.

— Сначала сделаем цепь, длинную-предлинную, — говорю я. Мы соединяем кольца из тонких полосок бумаги, раскрашенных разным цветом, в длинную цепь и развешиваем на елку.

Мама показала нам, как делаются бонбоньерки. Лист бумаги складывается многократно так, что получаются четыре крошечных кармашка, а к их кончикам, снизу, пришивается бахрома из нарезанной бумаги.

Затем мы складываем бумажные кораблики. Это занятие нам давно знакомо. На борту каждого кораблика мы рисуем красные звезды. Бонбоньерки и кораблики равномерно развешиваем на ветках.

И тут кто-то вспоминает наши картонные и ватные зверюшки, балеринки и куколки.

— Сделаем, сделаем такие! — кричим мы с сестрой. Мама снимает с пузырька с микстурой гофрированный кружок белой бумаги — готовая юбочка для балерины! А нарисовать и вырезать туловище труда не составляет.

Наконец, игрушки готовы, елка наряжена. Мы смотрим на нее, любуемся.

— Ой, — воскликнула вдруг Галочка, — а снежинки забыли!

Бумаги на снежинки почти не осталось, но из маленьких обрезков нам удалось сделать несколько снежинок, непохожих друг на друга. Мы разложили их по веточкам, наколов их на иголочки. Вот теперь, действительно, все!

Поздно вечером пришел с работы папа и ахнул.

— Ай да молодцы! Красивая у нас елка! Такой второй нет на целом свете. А когда повесим на нее несколько яблочек и конфеток из подарка и маминых пряничков, тогда получится настоящая новогодняя елка.

Вот так мы сделали себе праздник.

Ябеда

Идет урок. Мы сидим по трое за партой. Голос учительницы Марии Владимировны слабо доносится до меня, да видно ее плохо из-за сидящих впереди учеников. Я не знаю всех, кто учится в нашем четвертом классе — появится новенький, проучится месяц-другой и куда-то исчезает, уезжает на новое место жительства. Класс напоминает мне вокзал.

Я тоже была новенькой, эвакуированной, «выковыренной», как называли нас местные дети. За моей партой кроме меня сидят еще две девочки: рядом Люда Гаврилова, а за ней — я не помню, как мы звали ту девочку, только слышу, как гордо она произнесла свое полное имя — Конкордия Константиновна Карблер. Она была крупной, высокой и казалась мне взрослой.

С Людой Гавриловой мы тихо разговаривали на уроках, сравнивали друг друга.

— Какие у тебя красивые пальчики, — говорила она мне, глядя на мою руку и показывая свою длинную узкую ладонь. Сама она была немножко нескладная, неуклюжая. Но у нее были изумительные глаза, темно-карие, бархатные, в пушистых черных ресницах. Она была тоже из эвакуированных.

С местными девочками я не дружила, а с мальчиками и подавно. Местные казались мне грубыми, они говорили «чо» вместо «что», а я — «шо». Так меня и дразнили.

Однажды слышу я на переменке, как шушукаются местные девчонки, и до меня доносятся слова:

— Давайте завтра после уроков побьем Людку Гаврилову!

Я не поверила своим ушам. За что? Она же им ничего плохого не сделала! Не была способна на дурные дела эта тихая добрая девочка.

Что делать? Как мне спасти Люду? Подойти к агрессивно настроенной ораве и сказать, чтобы они не делали этого? Но они меня слушать не станут, не было у меня тогда авторитета, для них я была «шо» и «выковыренная». Предупредить Люду об опасности? Но она и не сумеет постоять за себя.

Ябедой я до этого случая никогда не была, знала мамино наставление: «Доносчику — первый кнут». Но тут решилась на отчаянный шаг — рассказать все учительнице.

Обычно Мария Владимировна просила кого-нибудь из учеников проводить ее до дому и донести стопку наших тетрадей. Я вызвалась ей помочь. По дороге, испытывая мучительный стыд, я, набрав воздуху, выпалила: «Завтра девчонки собираются бить Люду Гаврилову». Ох, и стыдно мне было ябедничать! Но другого способа спасти Люду я придумать не смогла.