Фил Коллинз - Я еще жив. Автобиография [litres]

Следовательно, когда я приехал домой, нам нужно было, мягко говоря, многое обсудить. Но когда мы пытались хоть как-то поговорить, то заходили в тупик. Я знаю, что Энди явно другого мнения об этом, но мне действительно кажется, что было именно так.

Однажды днем, когда я сидел дома с детьми, Энди позвонила домой и сказала: «Я не приду сегодня. Я не буду ночевать дома». Я знал, с кем она будет ночевать.

И мне просто снесло крышу. Я бил по стене и сделал в ней дыру размером с кулак. Если бы не стена, то это был бы кто-то другой.На следующее утро, когда она пришла, я был в ярости. Но мне также было безумно грустно. Я понимал, что это конец. Она вела себя довольно безразлично – в своем стиле, к которому я привык. Я не мог выкинуть из головы мысли о том, что она делала прошлой ночью. Казалось, что она не осознавала того, что сделала, и всех очевидных последствий. То, что я был вне себя от ее поступка, никак ее не волновало. Создавалось впечатление, что этим она говорила: «Я говорила тебе, что это случится. Это твоя вина».

Если бы не мелочь на маленьком подносе около телефона, я бы рванулся к нему и со всей силы швырнул его через весь коридор. Я никогда не выражал свою ярость физически, и вот до чего я дошел.

Конечно, это не могло не повлиять на детей. Позже я услышал, как Джоули и Саймон играли в «папу и маму» в столовой. Саймон подъехал к Джоули на своей педальной машинке. Она сказала: «Почему ты вернулся? Тебя здесь быть не должно!» И это говорили наши дети.

Тем не менее верите вы мне или нет, но я все еще отчаянно надеялся успеть везде – наладить брак, отношения в семье, решить проблемы с нашим новым домом, с работой. Пытался погнаться за всеми зайцами одновременно.

Я молил Энди: «Пожалуйста, просто дождись моего возвращения. Осталось всего две недели гастролей. Просто дождись, и мы обсудим все, когда я вернусь».

И Энди сказала: «Хорошо, я подожду».

Когда мы приехали в Японию, чтобы завершить наш тур, проблем стало только больше. Как напишет позже Майк Резерфорд в своей книге The Living Years [37], в Японии я, открыв для себя саке, постоянно был мертвецки пьян, но, несмотря на это, всегда был в состоянии выступать. Я также почувствовал, что такое джетлаг, когда мы оказались так далеко от Гринвича. Для обычного европейца сорок лет назад Япония была абсолютно инопланетной страной, в которой он не понимал языка, не знал традиции, правила, страдал от разницы во времени, из-за которой практически невозможно было застать кого-либо дома. Это все ужасно сбивало с толку. Поэтому я сильно налегал на саке в этом туманном кошмаре.

В конце 1978 года мы наконец-то вернулись в Великобританию. Я прочно запомнил ресторан в Брэмли, графство Суррей, недалеко от «Олд Крофта». Во время кризиса часто запоминаешь странные вещи. Я помню, что заказал ризотто. Помню, что не мог его есть. Я также помню, что Энди сказала мне, что все кончено. И не только. Она собиралась забрать наших детей и переехать обратно в Канаду.

Я помню то серое Рождество: не особо праздничное настроение, Энди уезжает в Ванкувер. Но я не мог сдаться в борьбе за свой брак, не попробовав в последний раз все исправить. Я попросил ребят из гастрольной команды Genesis запаковать всю мебель в доме, потому что в начале 1979 года я решил, что поеду за Энди. Я буду жить в Ванкувере, куплю дом и верну свою жену.

Перед отъездом в Канаду я встретился с Тони, Майком и Смитом в The Crown Pub в Чиддингфолде, графство Суррей. Я сказал им: «Если бы мы могли работать вместе, пока я в Ванкувере, то мы могли бы еще быть группой. Но так как нас будут разделять почти 5000 миль, восемь часовых поясов и десять часов на самолете, я сомневаюсь, что у нас получится. Поэтому, видимо, мне придется уйти из Genesis.

Но Тони, Майк и Смит попросили меня попридержать коней. Если мне нужен был отпуск по семейным обстоятельствам, то я мог его взять.

Итак, я прилетел в Канаду. Но ничто – ни эмиграция, ни покупка дома, ни попытки наладить отношения – не помогло мне спасти брак. Ничего не поменялось за четыре месяца. Это был конец.

В апреле 1979 года я, совершенно опустошенный, вернулся в Шэлфорд. Упакованная мебель все еще стояла в доме, в котором я не успел даже толком пожить. Краска на стенах еще не до конца просохла. На стенах, которые покрасил парень, переспавший с моей женой. Тогда мы остановились на деревянном настиле и кирпичном интерьере – шик конца семидесятых; из-за этого дом выглядел еще более пустым. Все, включая меня самого, было содрано начисто.

Я слонялся по дому – в нем был только я и коробки. Я бы сразу же погрузился в работу с Genesis, но Майк и Тони решили воспользоваться моим отпуском и начали делать то, что уже давно страстно хотели сделать – писать свои соло-альбомы. В течение 1979 года они оба были в Стокгольме и записывались в Polar Studios группы ABBA. Они не учли, что мой любовный поход в Ванкувер закончится так быстро и безрезультатно. Я тоже это не учел.

Я начал – пока у меня совсем не поехала крыша – направлять свою энергию на все виды музыкальной деятельности, какие я только мог найти. Кто-то порекомендовал меня вокалисту и автору песен Джону Мартину, записавшему в 1973 году исторический фолк-джаз альбом Solid Air. Джон попросил меня сыграть на барабанах в альбоме, который впоследствии стал Grace & Danger. Когда мы стали немного ближе, он узнал, что я немного пою, и мы добавили мой бэк-вокал в красивой песне Sweet Little Mystery.

Я полюбил Джона и его творчество во время работы над его альбомом. Мы с ним сошлись не только как друзья, но и в музыке – настолько, что два года спустя я продюсировал его альбом Glorious Fool. Но тогда Grace & Danger стал, вероятнее всего, одним из лучших его альбомов. К сожалению, Крис Блэквелл, руководитель Island Records, не был с этим согласен. Как и я, Джон на тот момент разводился со своей женой, что также, возможно, сильно сблизило нас. По мнению Блэквелла, песни были слишком личными. Джон со своей женой Беверли вместе записывались для Island Studios, и Блэквелл близко общался с ними обоими. Поэтому он никак не соглашался выпустить такой эмоциональный альбом.

Но Grace & Danger все-таки вышел, хотя и год спустя. У меня было много свободного времени, и я поехал на гастроли с Джоном и ребятами, с которыми мы его записывали. Тогда для меня это послужило большой отдушиной. Я почувствовал себя свежее, не в последнюю очередь потому, что это было совсем не похоже на Genesis. Мы много веселились, иногда даже слишком много. Джон любил выпить, что сейчас уже является избитой историей в мире музыки. Он также был неравнодушен к другим веществам, которые делали его невероятно непредсказуемым, но тем не менее обаятельным. Если вы просто оказались рядом с ним в такой момент, то вы могли просто уйти спокойно, пройти мимо. Но нам – тем, кто работал с ним плечом к плечу, – казалось, что он одержим саморазрушением. И невозможно было ничего с этим сделать, кроме как присоединиться к нему.