Александр Александров - Известный аноним [Последняя дуэль А. С. Пушкина]

Сам Пушкин попался на мистификацию Мериме, когда перевел «Песни западных славян», а последним его произведением стал написанный в начале января 1837 года pastishe (подделка, пародия) на Вольтера и потомка брата Жанны д´Арк, который якобы вызвал Вольтера на дуэль, за оскорбление «орлеанской девственницы». Последнее также отметил Петраков в своей книге.

Но если принять версию академика Петракова, то встает главный вопрос, кто написал письма? Кто был организатором, он предположил. А кто же конкретно водил пером по бумаге? Петракова этот вопрос не волнует, он им не задается, для меня же, как для драматурга, это вопрос первостепенный. Кого Пушкин посвятил в свою интригу? И мог ли он кого — нибудь посвятить в это из своих друзей? Мне было ясно, что не мог. Нужна была абсолютная конфиденциальность. Ее нельзя получить от кого — то из близких, людей любящих Пушкина, ее можно было только купить. Даже С. Л. Абрамович, обсуждая вопрос о том, кто конкретно писал подметные письма, в конце концов, проговаривается, что можно было нанять переписчика за деньги. Я, по выражению Пушкина, предпринял розыски, не засветился ли где — нибудь такой человек. Надежды на это не было никакой. Ноль. Как можно найти человека, молчание которого куплено за деньги. И где сам Пушкин нашел его? Ясно, что поэт не мог обратиться к своим традиционным переписчикам из литераторской среды, нужен был человек посторонний, не связанный с этим кругом. К моему удивления, искать долго не пришлось. Этот человек был. И упоминание о нем тут же нашлось. Потому что Пушкин его искал и как неопытный конспиратор оставил след. С просьбой о человеке, которому можно доверить переписку конфиденциальной рукописи, Пушкин обратился к Филиппу Филипповичу Вигелю. Вероятно, он предупредил его, что будет французский текст. Почему он обратился к Вигелю? Потому что все переписчики в литературных кругах слишком хорошо знали поэта. К тому же они переписывали русские тексты, а Вигель был в то время директором департамента иностранных исповеданий и у него должны были быть переписчики иностранных текстов. Но прежде чем идти в своем повествовании далее, скажем несколько слов о новом фигуранте, имя которого никогда не упоминалось в связи с дуэлью Пушкина. Предоставим сказать несколько слов о нем современникам. Князь П. А. Вяземский писал, что Вигель «имел замечательный природный и даже довольно образованный ум. Скажу более, — я убежден, что он имел даже и мягкое, доброе сердце; но раздражительный, щекотливый нрав его портил в нем дары природы. Во многих отношениях узкость понятий, мелкое чиновничество, доводившее самолюбие его до малодушия, затмевали светлый ум его. Способный любить и уважать достойных людей, он был злопамятен в безделицах и за безделицы. Он не прощал, если не отплатят ему тотчас визита его, если нарушат в нем права местничества, то есть, посадят его за столом не на место, которое он читал подобающим чину его… В течении жизни он неоднократно ссорился не только с отдельными лицами, но и с целыми семействами, с городами, областями и народами…». [50] Дневник А. С. Пушкина. 1833–1835. М., 1997. С. 85. .

По поводу встречи с Вигелем у Уварова в 1832 году, Н. А. Муханов отметил в дневнике своем: «Вигель имеет гадкую репутацию, вкусы азиатские, слыл всегда шпионом… О Вигеле граф Александр Толстой большого понятия. Говорит, что мало людей, столь здравомыслящих. Это потому, что Вигель мыслей самых монархических, даже деспотических». [51] Там же. С. 85. .

Его считали умным и приятным малым, желчным и злоязычным, разговор его был прелестен, пересыпан густо анекдотами, стихами, удачными выражениями. Пушкин в своем дневнике 7 января 1834 года отметил, что любит его разговор, «он занимателен и делен, но всегда кончается толками о мужеложстве». «Зависть грызла его, желчь его разливалась и он сам распложал себе врагов в обществе, между которыми должен был жить» наконец, по словам Липранди, «немало раздражала его и мысль, что несчастная привычка его, против которой он не был уже в силах бороться, известна всем». [52] Там же. С. 386. .

Последняя привычка делала его замкнутым, приучила осторожничать и скрытничать, именно поэтому Пушкин со своей просьбой найти верного человечка для переписки обратился к нему. Между ними не было секретов, еще в письме 1822 года Пушкин писал:

Это стихи, следственно, шутка — не сердитесь и усмехнитесь…» [53] ПСС., XIII. С. 72. .

Вигель оставил весьма желчные воспоминания, с уничижительными характеристиками многих современников, которые до сих пор полностью не напечатаны. Пушкин, один из немногих фигурантов этих воспоминаний, не подвергся с его стороны нападкам и обвинениям, к нему Вигель относился с неизменной теплотой. Несмотря на то, что он был ярым монархистом, после смерти Николая I он с таким остервенением принялся ругать его, что А. О. Смирнова — Россет выгнала его из своей гостиной. Судачили, что даже запустила в него лампой. [54] А. О. Россет была фрейлиной императрицы Александры Федоровны, близким другом В. А. Жуковского, А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя, считала Николая I своим благодетелем. См.: А. О. Смирнова — Россет. Дневник. Воспоминания. М., 1989. С. 184–185. .

Вот что отвечал Филипп Филиппович Вигель в ответ на просьбу Пушкина в письме написанном, по датировке полного собрания сочинений, около 18–20 октября 1836 года (далее подчеркнуто мною — А. А.):

«Вы требуете от меня того, об чем я сам хотел просить вас; у меня есть человечек — машинка, который очень исправно переписывает ему совершенно непонятное. Его рукой писано письмо мое и мною даже не подписано. Вот вам доказательство, что я не ищу его известности; оно писано для одного. Надо было быть уверену в его уме и проницательности, чтобы осмелиться так писать. Он один сквозь некоторую досаду мог увидеть беспредельную к нему любовь и преданность: его талант поставил выше мелочей обыкновенного самолюбия. Он может не уважить мнением моим, но чувства, я знаю, всегда уважал. — Я болен, без того бы сам к вам явился. Я чувствую простуду и в то же время моральную болезнь, какое — то непонятное лихорадочное беспокойство. Нежную, обожаемую мать разругали, ударили при мне по щеке; желание мести и бессилие меня ужасно тревожит. — Я ожидаю от Димитрия Николаевича извещение когда удобнее ему будет дружески, по Арзамасски, побеседовать с вами».

Далее следует французский текст, мы даем его по — русски:

«Я снова раскрываю мое письмо, чтобы сообщить вам, что Блудов ждет вас с нетерпением с десяти до трех в среду. Дайте мне знать, должен ли я притти к вам, я совсем болен, но мертвым или живым вы увидите меня у себя, если вы это прикажите». [55] ПСС., XVI. С. 170–171. .