Иван Лыков - В грозный час

…Детали этих двух операций мы узнали уже здесь, в Острогожске. И тогда Н. Т. Усатый с присущей ему убежденностью заявил, что, мол, неспроста наша армия оказалась именно в этом городке.

— Быть здесь очередной большой заварухе. Обязательно быть!

* * *

В Острогожске нашу группу принял начальник отделения кадров поарма. Он подробно поговорил с нами, расспросил, кто и где воевал, в какой должности. А затем пошел к начальнику политотдела армии полковнику В. М. Шарову. Вернувшись, пригласил к нему нас.

Едва мы переступили порог кабинета, как из-за стола поднялся и пошел навстречу нам невысокого роста, плечистый полковник. Чуть заметная улыбка смягчала несколько крупноватые черты лица. Окинув нас проницательным взглядом, начпоарм пожал каждому руку.

После такой встречи мы, естественно, рассчитывали на более обстоятельную беседу, надеялись узнать, что же предстоит нам впереди, какие задачи будем выполнять. Но начальник политотдела почему-то ограничился лишь беглым знакомством с нами. В заключение он сказал:

— Политработники нам нужны. С предложениями начальника отделения кадров я согласен. Так что ждите назначения.

Что за предложения? Почему опять ждать? Этого начпоарм не пояснил.

Но вскоре большинство из нашей группы все же разъехалось по полкам и бригадам: одни — заместителями командиров по политчасти, другие — начальниками политотделов, третьи — их заместителями. Нам же с Усатым пришлось ждать назначения довольно долго. Больше того, полковник Шаров на другой же день объявил нам:

— Будете пока исполнять обязанности инструкторов поарма.

— Есть!..

Ничего другого мы ответить тогда не могли. Оспаривать решение руководства было, конечно, бесполезно.

Недели через две меня снова вызвал к себе В. М. Шаров. Я уж было обрадовался: не иначе как за назначением. Но…

— Поедете, — сказал полковник, — старшим группы по проверке тыловых частей армии. Оттуда поступили весьма неприятные сигналы. Мне доложили, что люди там по два дня не видят горячей пищи. Некоторые подразделения давно не были в бане. Повнимательнее разберитесь во всем этом и примите необходимые меры. Потом доложите мне.

Вернувшись из поездки в тыловые части дней через десять, сразу же пошел к начальнику политотдела и доложил ему о проделанной группой работе.

— Хорошо, — кивнул полковник Шаров и приказал: — Напишите-ка на этот счет докладную записку Военному совету армии. Подготовите, отдайте начальнику организационно-партийного отделения.

Весь день просидел над докладной запиской. Хотелось составить ее сжато, но ясно, чтобы, потратив минимум времени на изучение этого документа, в Военном совете могли получить полное представление о происходящем в тыловых частях. Как ни старался я излагать все кратко, лаконично, все равно получилось больше пяти страниц. Понес написанное начоргу.

— Что это? — спросил тот, просматривая листки.

— Докладная записка о проделанной во время проверки работе, выводы и предложения, — ответил я и, оправдываясь, добавил: — Много, конечно, получилось, но ведь это в первый раз…

— Много? — начорг посмотрел на меня, как мне показалось, с язвительным любопытством. Потом, еще раз быстро пробежав глазами текст, сказал: — Что ж, идите к начальнику, докладывайте.

Полковник В. М. Шаров, пододвинув к себе листки и еще не читая их, задал такой же, как и начорг, вопрос:

— Что это?

— Докладная, товарищ полковник.

— И вы это называете докладной? — Шаров удивленно вскинул брови.

Все еще недоумевая, я пожал плечами и неуверенно возразил:

— Там все сказано. Есть и выводы, и предложения.

— Идите снова к начоргу, товарищ Лыков, — с заметной резковатостыо перебил меня начпоарм. — И скажите ему, что я недоволен вашей докладной. Пусть он проинструктирует вас, как надо ее писать.

Иду к начоргу. Говорю ему, что полковник Шаров остался недоволен докладной и, можно сказать, даже отругал меня.

— И за дело, — кивнул головой начорг, — Я так и предполагал. Надо, товарищ Лыков, думать, прежде чем писать.

— Вам-то хорошо об этом говорить: у вас опыт. А для меня написание подобных докладных — лес дремучий.

— Ладно, — смилостивился начорг. — Возьмите докладную по тридцать первой танковой бригаде. Мы там недавно работали. Сделайте примерно так, как в ней написано.

Иду в секретную часть. Беру там образец докладной записки. Невольно ахаю, и есть от чего: образец содержал целых тридцать две страницы машинописного текста! Читаю. На двух из них перечислялись состав группы, цель поездки и вопросы, которые предстояло выяснить. Затем еще на нескольких страницах следовали пояснения о том, где, кто и как работал.

«Зачем все это сейчас? Кому есть время читать такую длинную докладную?» — подумал я недоуменно. Но, сдержав эмоции, решил все сделать так, как требует начальство. За три дня составил докладную на двадцати пяти страницах. Неизменным оставил одно — выводы и предложения.

Эта докладная Шаровым была принята, и ее содержание доведено до Военного совета. Но на заседании он зачитал, как потом выяснилось, только последние пять страниц. С выводами и предложениями!

Этот случай сейчас вспоминается с улыбкой. А тогда подумалось: «Ну и бюрократию же развели! Делать им нечего, бумагу только изводят». Но сегодня, спустя четыре с лишним десятилетия после войны, такие докладные в архивах — настоящий клад для тех, кто изучает опыт партполитработы на фронте. И как часто приходится жалеть, что чересчур уж сухими и лаконичными были некоторые донесения. Не иначе, писались они такими же нетерпеливыми людьми, каким когда-то был и я сам. И думается: плохо, что не нашлось на них таких руководителей, каким был начпоарм 5-й танковой Шаров.

За первой проверкой последовала вторая. Она была вызвана сигналами о неблагополучном положении дел в 1446-м самоходном артиллерийском полку. Командование 29-го танкового корпуса, куда входила эта часть, настаивало на одновременном освобождении от занимаемых должностей как командира полка, так и его заместителя по политчасти. Случай в армейской практике довольно-таки редкий. И почему-то именно мне поручалось определить правильность такого вывода.

Обстановка в полку и в самом деле оказалась неприглядной. И командир, и его замполит сразу же нагородили друг на друга гору обвинений. Разобраться, где правда, а где предвзятое суждение, было довольно сложно. Оставалось одно: поближе понаблюдать жизнь полка, поговорить с другими руководящими лицами, познакомиться с командирами подразделений и личным составом, узнать их мнение на этот счет.

С первой же встречи мне понравился секретарь партийного бюро полка старший лейтенант В. А. Сапунов. Старше меня по возрасту, он был партийным работником еще до призыва в армию и с военной точки зрения во многом оставался штатским человеком. Внешне медлительный, сутуловатый, Сапунов тем не менее успевал бывать везде, находился в курсе всей жизни части. Но самое главное — он умел правильно, с партийных позиций оценить любое событие. Не случайно к нему шли со своими бедами и радостями и командиры, и бойцы. Знали: партийный секретарь рассудит по справедливости. Если виновен — взгреет без жалости. Если убедится, что человек оступился случайно, встанет на защиту, поддержит. Словом, как мне не раз приходилось слышать от разных людей, Сапунов был партийной совестью полка в полном смысле этого слова.