Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

Именно ударами своих войск Рокоссовский разорвал внешнее кольцо окружения наших армий и открыл им дорогу на восток. И вот теперь состоялось наше знакомство. Стройный, аккуратный; несколько продолговатое лицо открыто, приветливо и улыбчиво. Всем своим видом он сразу же располагал к себе.

Представился я новому командующему. Оп пожал руку, сказал:

— Надеюсь, мы найдем общий язык в работе.

По лицу его скользнула улыбка, как мне показалось, несколько смущенная. Генерал был человеком наблюдательным и чутким, я бы сказал, тонким психологом, и он не мог, конечно, не заметить то, как каждый из нас с нескрываемой грустью прощался с Лукиным.

Мне сравнительно недолго пришлось быть вместе с Рокоссовским, но тем не менее и из короткого общения с ним успел многое вынести и принять, так сказать, на собственное вооружение. Прежде всего его глубокое понимание сложной психологии бойца. Мне понравилось, что работу в 16-й он начал с того, что отправился в окопы, на передний край обороны войск. Помнится, вернулся довольный, несколько возбужденный: дисциплина, моральный дух воинов, умелое использование ими местности для обороны, содержание оружия — все ему понравилось. Охотно поделился впечатлениями:

— Замечательные люди в пашей армии! В окопах сопровождал меня красноармеец, немолодой уже, как выяснилось, учитель.

— Видимо, из коммунистического пополнения, — предположил я, — политбоец.

— Верно, коммунист. Так оп, думаете, прежде всего о сапогах да о харчах беспокоится? Нет, его, понимаете ли, в первую очередь волнует то, что бойцы из нового пополнения не приучены бросать связки гранат и бутылки с горючей смесью по вражеским танкам!

Я рассказал со учебном городке, который был у нас под Смоленском.

— А здесь?

— Здесь еще не успели, Константин Константинович.

— Пока в боях пауза, надо этим заняться, «полечить» войска от танкобоязни, у нас хватает необстрелянного пополнения. И еще задача: среди коммунистического пополнения много грамотных, толковых людей. Надо готовить из них командиров взводов, да и рот. Специальные курсы организовать.

— Начальник политуправления фронта, Константин Константинович, три дня назад мне о том же говорил.

— Вот видите, в одну дуду дудим! Значит, дело стоящее.

Впоследствии такие курсы были созданы. Армия получила хорошее пополнение командиров среднего звена. Началась подготовка и ротных политработников.

Не припомню случая, когда бы Константин Константинович произнес непотребное словцо, обругал командира, накричал на бойца. Он умел подбирать кадры и ценил своих помощников. Недаром, например, с начальником штаба М. С. Малининым и начальником артиллерии В. И. Казаковым прошел локоть к локтю чуть ли не через всю войну. Рокоссовский не связывал инициативу своих помощников, а если у кого из командиров что не ладится, опять же не обругает, не накричит, скажет спокойно:

— Взгляните-ка, — и поведет карандашом по карте, — куда ваша дивизия движется?

— Так ведь планом так предусмотрено, товарищ командующий.

— Планом немыслимо все предусмотреть. План — это вы, ваш ум военачальника, ваша инициатива. Посмотрите-ка: а что, если взять немного правее и в этом месте ударить? Ведь полегче станет дивизии, и потерь меньше будет.

И все — без крика, без шума и ненужных нотаций, уважительно, деловито и твердо.

Импонировала нам и личная храбрость Рокоссовского. Не безрассудная бравада, чем грешили иные командиры, а храбрость расчетливая, та, что особенно ценится в бою. Известен случай в районе Ярцева, когда командующий остановил отступление одной из частей, где он как раз находился. Фашисты неожиданно ударили превосходящими силами и потеснили наши подразделения. Рокоссовский вышел навстречу отходившим. Он не закричал на них, не стал приказывать им наступать, а только спросил:

— Это куда же вы, орлы, направляетесь? От немца бежите?

И пошел вперед. Пехотинцы — за ним. А тут на выручку подоспели артиллеристы, ударили прямой наводкой по вражеским танкам…

Один случай. А сколько их было во фронтовой жизни нашего командующего! Однажды мы направились с Рокоссовским в 38-ю стрелковую дивизию и попали под сильный минометный обстрел. Проскочили благополучно. Константин Константинович шутливо заметил командиру дивизии полковнику М. Г. Кириллову:

— Вот вы как встречаете командующего — минами! Хлебосольно. А я-то хотел посмотреть, где и как проводите досуг между боями.

— Извините, товарищ командующий, — всерьез оправдывался комдив, — все было спокойно, а сегодня фашист прямо с цепи сорвался.

— На то он и фашист, — засмеялся Рокоссовский. — Ладно, ведите в клуб.

Дивизионный клуб был оборудован под землей, подобно тому, как это мы устраивали в Забайкалье. Пол деревянный, стены тесом обшиты, над головой накат в несколько рядов бревен. На столах — газеты, журналы, книги. Было радио, и даже пианино откуда-то привезли. Правда, немного душно, но зато тут в спокойной обстановке можно лекцию послушать, посмотреть кинофильм, побывать на концерте не только художественной самодеятельности, но и профессиональных артистов, которые нас не забывали, частенько наезжали из Москвы. Клубом Рокоссовский остался доволен.

— Хорошо, товарищи, очень хорошо! Умеете вы драться, и отдыхать умеете. Но учтите, долго отдыхать не придется…

Командующий не сказал о предстоящем августовском наступлении, но каждый из присутствующих понял, что он имел в виду.

Допоздна пробыли мы в дивизии, побывали и на переднем крае. Все дотошно осмотрел Константин Константинович, дал дельные советы и по обороне, и по организации культурного досуга личного состава. Обратно ехали и его машине. Света не включали — фронт. В темноте сбились с пути и нарвались на противника. Нас обстреляли из пулемета, но все обошлось благополучно. Во все время этого происшествия командующий оставался совершенно спокойным, будто ничего не происходило и опасность нам не угрожала.

Мы выехали на свою дорогу. У меня как-то само собой вырвалось:

— Не бережетесь вы, Константин Константинович. Прошлый раз под бомбежку попали. Потом под обстрелом оказались, но с наблюдательного пункта артиллеристов не ушли. И сейчас — будто немцы не в вас из пулемета палили, а в воздух.

— В таких случаях, — ответил со сдержанным смешком Рокоссовский, — один мой приятель отделывался пословицей: живы будем — не умрем.

Он помолчал, вглядываясь в темноту, со всех сторон окутавшую нас. Было тихо, лишь кое-где громыхнет орудийный выстрел, разорвет беспокойную фронтовую тишину пулеметная строчка, да позади вспыхнет в небе ракета, освещая бледным дрожащим светом лес и холмы. Все ближе приютившееся в низине Ярцево, куда идет наша машина.