Константин Сорокин - Трудные дни сорок первого

— Отбил атаку?

— Отбил. Хотя враг имел подавляющее превосходство в силах.

Лелюшенко согласно наклонил голову: а по-другому, дескать, и быть не могло. Приказал:

— Всех до одного, Михаил Ефимович, представить к награде! И других отличившихся не забыть. Заслужили. — Повернулся ко мне: — Как считаешь, Константин Леонтьевич, заслужили?

— Вполне! — ответил я убежденно.

Лелюшенко энергично шлепнул ладонью по столу:

— Решено единогласно! Да и как же иначе? Сколько танков вражеских уничтожили, пушек раздавили! Это само собой здорово. Ну а главное? Главное — гитлеровцев приостановили. — Лелюшенко вдруг шутливо погрозил пальцем Катукову. — Только, Михаил Ефимович, не зазнаваться. И не думай, что все твои орлы-танкисты сделали. Полк пограничников, мотоциклетный полк тоже бьют гитлеровцев — будь здоров!

Дмитрий Данилович не скрывал своей радости. Свершилось то, чего мы все страстно желали, к чему стремились: движение фашистских войск застопорилось. Мы выиграли время для развертывания главных сил корпуса. Подошла 6-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора К. И. Петрова. Из эшелонов выгрузились 11-я танковая бригада, четыре артиллерийских полка и два дивизиона гвардейских минометов. Кроме того, нашему корпусу были переданы в оперативное подчинение 41-я кавалерийская дивизия комбрига П. М. Давыдова и части 5-го воздушно-десантного корпуса полковника С. С. Гурьева.

Теперь 1-й гвардейский стрелковый представлял собой внушительную силу. Однако беда была в том, что ни справа, ни слева у нас не имелось соседей. Это усложняло борьбу. заставляло постоянно маневрировать войсками. По опыту Смоленского сражения мы создали боевые группы для прикрытия флангов, часть сил держали в резерве для парирования ударов противника на случай прорыва нашей обороны.

Нельзя не отметить и то, что наш корпус формировался буквально на ходу, в условиях все более напряженных боев и потому не был достаточно сколочен. Правда, части и подразделения действовали смело, мужественно, я бы сказал, самоотверженно, но все же то тут, то там обнаруживались просчеты. Генерал Лелюшепко и я почти все время находились в войсках, обращая особое внимание на укрепление боеспособности, политико-морального состояния личного состава.

Па первых порах давала о себе знать и несработанность штаба. Сказывалась поспешность, с какой он комплектовался. Многие его люди не имели боевого опыта. Наиболее плохо обстояло с документацией. Штаб нерегулярно отрабатывал даже такие важнейшие документы, как оперативные и разведывательные сводки, боевые донесения и приказы. Об этих недостатках я поставил в известность командира корпуса. Дмитрий Данилович то ли сердито, то ли насмешливо, этого я хорошенько во понял, возразил:

— Нам, дорогой товарищ комиссар, воевать надо! Гудериана бить и к Туле не пустить, а ты — о бумагах. Вражину бумагой не зашибешь!

— Верно, Дмитрий Данилович, — отвечаю, — бумажкой фашиста не проймешь, хотя смотря по тому, какая она… Только документы есть документы. Они порядок, организованность в дело вносят…

Генерал усмехнулся:

— Решил просветить меня, Константин Леонтьевич, Америку открыть заново? Да не хмурься, не хмурься, твоя правда, а я просто пошутил. Выходит, не совсем удачно. Ну, это дело поправимое. Сейчас же прикажу начальнику штаба, чтобы с сегодняшнего дня документы оперативным отделением отрабатывались вовремя, аккуратно, короче — как положено.

Сколачивание соединений и частей корпуса и органов его управления было предметом неукоснительных забот и командного, и политического состава. Комиссары частей, политотдельцы, настойчиво добиваясь непрерывности партийно-политической работы во всех без исключения подразделениях, говорили примерно так:

— Если боец перестанет следить за своей винтовкой, своевременно не почистит ее и не смажет, она заржавеет и может дать осечку. Так и с духовной пищей. Не оставляйте без нее бойца ни на один день.

Пристальное внимание уделяли расстановке партийных и комсомольских сил. Напоминали:

— Настоящий коммунист — всегда вожак. И надо следить, чтобы не получалось по пословице: где густо, а где пусто. Не только в каждом взводе — в каждом отделении должен быть свой вожак.

Тесную связь держали с тружениками тыла корпуса, что давало возможность с очевидной пользой контролировать обеспеченность частей оружием и боеприпасами, горючим и продовольствием, знать, хорошо ли воины обуты и одеты, сытно и вкусно ли накормлены. Но, замечу, помогая хозяйственникам решать вопросы быта, большую часть времени политработники все-таки находились на переднем крае. Здесь, как всегда, их главным и грозным оружием было большевистское слово, неизменно подкрепляемое делом: они первыми поднимались и шли в огонь, увлекая за собой красноармейцев. Именно такими смелыми и решительными политработниками были комиссары 6-й гвардейской стрелковой дивизии И. В. Булатов, 4-й танковой бригады — М. Ф. Бойко, многие их боевые товарищи. А равнение все они держали на начальника политотдела корпуса старшего батальонного комиссара Ивана Михайловича Богданова, человека изумительной отваги и храбрости.

По сей день хорошо помню, как однажды в боевые порядки полка пограничников, оседлавшего Орловское шоссе, вклинились вражеские танки. Создалась угроза выхода противника к Мценску и срыва развертывания главных сил корпуса. Пограничники дрались каждый за двоих, за троих, однако ряды их заметно таяли. В эти трудные минуты сюда прибыл И. М. Богданов. Он собрал группу коммунистов, комсомольцев и призвал:

— Мои боевые друзья! Фашист рвется к Туле. А за Тулой — Москва. Остановим подлых оккупантов! — Богданов вскинул над головой гранату. — За мной, друзья! За мно-о-ой!..

Воины ударили во фланг гитлеровцев. Одна за другой заполыхали две бронированные машины противника. Затем от связок гранат и бутылок с горючей смесью задымили еще две. Враг не выдержал и откатился.

В тот же день я спросил Богданова! почему он так поступил? Иван Михайлович сказал тихо, будто оправдывался:

— Но ведь другого выхода не было. Командира ранило. Кому же, как не комиссару, повести бойцов в атаку…

Навечно сохранится в моей памяти и подвиг инструктора отделения пропаганды старшего политрука Н. П. Власенко. Николай Поликарпович еще в войну о белофиннами был удостоен звания Героя Советского Союза.

Под Мценском батарея гвардейских минометов была отрезана от наших войск и осталась во вражеском тылу. Эти установки являлись совершенно секретным оружием, которое, если не представлялось возможным спасти его, надлежало уничтожать. Таков был строжайший приказ Ставки.

Решили послать на спасение батареи добровольцев десантом на танках. Отправились мы с Богдановым к пограничникам. Выстроили поротно один батальон. Командир первой роты объяснил подчиненным задачу, подчеркнул сложность и опасность ее выполнения и скомандовал: