Борис Соколов - Истребленные маршалы

За дело взялся Кулик, он пригласил меня, Аллилуева и Савченко к себе и предложил написать документ совместно. Мы составили документ в виде письма (вчетвером) и направили его в адрес Ворошилова. Из секретариата Ворошилова вскоре сообщили, что наше письмо нарком не читал и велел забрать его обратно. Тогда Кулик в один из выходных дней снова собрал нас всех четверых, и, перередактировав письмо, мы направили его в адрес Генерального секретаря ЦК, а второй экземпляр — снова в адрес Ворошилова.

Содержание письма сводилось к тому, что основные силы контрреволюции в армии ликвидированы, но, несмотря на это, аресты комсостава продолжаются и принимают настолько обширные размеры, что в армии может начаться разложение, поскольку красноармейцы начинают критиковать действия командиров и политсостава, подозревая в них врагов. Это обстоятельство, как мы указывали в заключение, может пагубно отозваться на боеспособности армии в военное время и просили в связи с этим принять соответствующие меры. Мы полагали, что на основании нашего заявления правительство примет соответствующее решение о сокращении арестов и таким образом нам удастся сохранить от провала заговорщические кадры. При составлении письма Кулик клеветнически отзывался о политике Советского правительства, которое якобы попустительствовало арестам. Он заявлял, что существующие порядки необходимо изменить. Оскорбительно отзывался о Ворошилове. Я эту точку зрения разделял».

В справке, составленной в ЦК КПСС в июне 1964 года в связи с проверкой дела Тухачевского и других военачальников, репрессированных в 1937–1941 годах, было подтверждено существование петиции, о которой упоминала Александра Федоровна: «Ввиду того, что создавшееся положение могло отрицательно сказаться на обороноспособности страны, военные работники Аллилуев, Савченко, Кулик и Павлов направили в августе 1938 года письмо на имя Сталина и Ворошилова, в котором высказывали свое отрицательное отношение к массовым арестам среди военнослужащих и указывали на те пагубные последствия, которые влекут за собой необоснованные репрессии. Однако на это письмо никто не среагировал». Но тут же авторы записки сами себе противоречат, поскольку тут же отмечают, что «позже Савченко, Павлов и Кулик оказались сами в числе незаконно репрессированных».

В действительности письмо, собственно, и было инспирировано Сталиным, чтобы иметь повод для смещения Ежова. Как раз в августе он назначил в заместители Николая Ивановича Берию с явным прицелом заменить им не оправдавшего надежд «стального наркома». Другое дело, что своими критическими выступлениями на Главном Военном Совете будущие «подписанты» сами напросились на то, чтобы написать письмо, в конечном счете оказавшееся для них роковым. Сталин не терпел инициативы от подчиненных в вопросах большой политики. А тут еще Павлов показал, что Кулик посмел не только о старом царицынском соратнике Ворошилове непочтительно отзываться, но и прямо намекал, что к незаконным арестам причастен не только Ежов, но и руководство в целом. Да еще говорил о необходимости изменить существующие порядки. Уж не о военном ли перевороте думал? Выходит, не так уж недалек и угодлив был Григорий Иванович и не считал, как это утверждал Воронов, что «большая политика — не нашего ума дело!» (Такими словами маршал будто бы прокомментировал данные об усиленном сосредоточении советских войск у советских границ).

Иосиф Виссарионович на письмо среагировал, да еще как круто. Причем дважды. Сначала убрал Ежова, назначил Берию и умерил размах репрессий. А потом, с трехлетней задержкой, вывел в расход и авторов письма Осторожный Мерецков письмо подписывать не стал. Может быть, поэтому его только арестовали, но расстреливать не стали. Сталинскому свояку Аллилуеву просто повезло, что он вскоре помер и не успел познакомиться с подвалами Лубянки. Иначе его наверняка ждала та же самая участь, что и трех других «подписантов».

Интересно, что незадолго до смерти Аллилуев виделся в Сочи с маршалом Блюхером, догуливавшим на свободе последние дни. Племянник Павла Сергеевича Владимир Станиславович Аллилуев вспоминал о дяде: «Был он человеком искренним, с открытой, но строгой душой, если чувствовал несправедливость, всегда вступался. Но и принципами не поступался. Может быть, поэтому авторитет Павла был очень высоким.

В свою последнюю осень 1938 года он отдыхал в Сочи. Ясным октябрьским днем он заехал к В.К. Блюхеру, и было это за несколько дней до ареста маршала. В.К. Блюхер, как писала потом его супруга Глафира, был недоволен этим приездом. Мол, «еще один приезжал прощупать Блюхера». Только много лет спустя, продолжает вспоминать Глафира, я узнала, что П.С. Аллилуев приезжал совсем не затем, а просто он хотел помочь В.К. Блюхеру.

Так ли это, мне сегодня судить трудно — Павел вернулся в Москву 1 ноября 1938 года, а вечером 2 ноября в кабинете моего отца (наркома внутренних дел Казахстана С.Ф. Реденса. — Б. С.) в нашей алма-атинской квартире зазвонил телефон. Трубку сняла моя мама, Анна Сергеевна. Она что-то ответила и вдруг страшно закричала. Из Москвы сообщили о скоропостижной смерти ее старшего брата Павла Сергеевича Аллилуева. Ему было только 44 года. И он лишь вчера вернулся из санатория».

В обвинительном заключении по делу Кулика в 1950 году одним из преступлений, инкриминируемых бывшему маршалу, как раз и было обращение к вождю с просьбой уменьшить размах репрессий: «Расследованием установлено, что в 1938 году Кулик Г.И. установил преступную связь с участниками антисоветского военного заговора: бывшим командующим Западным фронтом Павловым (в действительности в ту пору Дмитрий Григорьевич возглавлял Автобронетанковое управление. — Б. С.) и бывшим заместителем начальника Главного Артиллерийского управления Красной Армии Савченко, с которыми вел вражеские разговоры и вместе с ними принимал меры к тому, чтобы сохранить от ареста уцелевшие еще кадры заговорщиков». Сталину очень не понравилось, что Кулик, Савченко и Павлов посмели высказать собственные суждения по такому политическому вопросу, как борьба с «врагами народа», и поставить под сомнение обоснованность репрессий. Самостоятельно мыслящие военачальники Иосифу Виссарионовичу всегда были очень подозрительны. Именно письмо 38-го года послужило истинной причиной неприятностей, обрушившихся на Кулика, Савченко и Павлова в 1941–1942 годах.

Война началась для Кулика довольно неудачно. 23 июня 1941 года он прибыл в район Белостока, где находились 3-я и 10-я армии, составлявшие ударную группировку Западного фронта. Как отмечала в цитировавшемся выше письме Хрущеву А.Ф. Павлова, ее мужу «Верховное Командование не разрешило выезжать на линию фронта, а послали маршала Кулика Г.И., который попал в окружение». Возможно, Сталин надеялся, что, быстро отразив немецкие атаки, главные силы фронта двинутся в наступление к Висле, и рассчитывал поставить маршала или во главе основной группировки, находившейся в Белостокском выступе, или вообще заменить им Павлова на посту командующего Западного фронта. Но уже к исходу второго дня войны, когда провалились контрудары советских механизированных корпусов, Красной Армии пришлось надолго забыть о наступлении.