Владимир Владимиров - Призраки измены. Русские спецслужбы на Балтике в воспоминаниях подполковника В. В. Владимирова, 1910–1917 гг.

Выслушав меня, не прерывая, генерал Рузский, ничего не высказав, просил меня продолжать доклад о Балтийском флоте. Приступая к докладу о Балтийском флоте, я счел нужным сделать необходимую предпосылку – вступление, таковая заключалась в следующем. Революционное движение в Балтийском флоте берет свое начало с весьма отдаленных времен, со времен Севастопольской кампании, а может быть, и ранее. Бывая в заграничном плавании, посещая порты и города, знакомясь с местным населением, порядками, образом правления, видя свободное обращение граждан со своей администрацией, свободную критику действий правительства и лиц высокостоящих, посещая свободно пивные, трактиры, театры и общественные гуляния в парках и садах, видя цветущие фермы, великолепно обставленные, прекрасно оборудованные поля и всюду чистоту и порядок, матросы, естественно, сравнивали заграничные порядки с существующими в России. У себя же в доме они видели засилье и гнет помещиков, грубую администрацию, мордобойство приставов и урядников, никакой общественной жизни, курные и развалившиеся избы, соху, постоянные недороды, голод, повальные болезни и грязь всюду в избах и на улицах, в городах и портах.

Знакомясь с нелегальной литературой, издававшейся на русском языке и свободно продававшейся в каждом киоске портов, у них раскрывались глаза, и они также стали критиковать свою родину и порядки, как это делала русская эмиграция. У себя на кораблях они видели пьянствующих офицеров, мордобойство и менька [128] боцманов, воровство ревизоров и постоянный гнет начальства. Наиболее сознательные и честные офицеры шли в революцию, так появились лейтенанты Суханов [129], Рогалев и другие.

Порядки эти и положение изменились со времен Севастопольской кампании очень мало. Правда, нет уже деревянных кораблей, массовые, вопиющие грабежи стали реже и не так бросаются в глаза, но пьянства офицеров, злоупотребления командиров судов и ревизоров, махинации с углем, линьки, мордобойство и дисциплинарные взыскания за невычищенные пуговицы или за неправильные клейма на штанах и фланелевках остались прежними. Издевательства над матросами вроде лейтенанта Бурачка [130], заставляющего своего вестового выстраивать его сапоги и ботинки по ранжиру и командовать ими или старшего офицера Риги, заставляющего идущих в отпуск матросов являться к нему и в случае, если он заметит у кого нечищенную бляху, пуговицу и т. п., приказывающего сесть на шлюпку и шесть раз на веслах объехать транспорт около 66 саженей длины кругом, вычистить бляху и потом явиться к нему, когда он разрешит идти на берег. Командира Балтийского флотского экипажа, доводящего своими придирками матросов до самоубийства и не знающего другого взыскания, как 30 суток под арест. И наконец, адмирала Вирена, который, встречая матросов на улице, заставляет их расстегивать штаны, часто в присутствии своей дочери, и проверяет клейма, и, если таковые не совпадают с клеймом на фуражке и прочих вещах, отправляет их под арест. Воспрещающего хождение по Екатерининскому парку и правой стороне Николаевского проспекта и т. п. – все это осталось прежнее и соответствует «морским традициям» [131].

Высокомерное и презрительное отношение, за редким исключением, со стороны офицеров, особенно из числа прибалтийских немцев, коих свыше 30 % во флоте, полная отчужденность комсостава от моряков, несмотря на совместное жительство на судах, пища с червями из гнилой солонины и проч. создают такую атмосферу, что можно только задать вопрос, «как же тут не быть революционному брожению». Человека, думающего, чувствующего, понимающего все, могущего и имеющего право принимать участие в умственной жизни страны, в них не видел никто. Единственной светлой минутой для них было при спуске на берег напиться до озверелого состояния и забыть в тяжелом угаре хотя бы на время безотрадность своей жизни. Этого состояния матроса никто не понимает.

Весь судовой и береговой состав я делю на следующие части.

Комсостав: 1) вдумчивые, умные, работающие, живущие одной жизнью с матросами, входящие в его нужды, преимущественно на мелких судах, возглавлявшиеся покойным адмиралом Эссеном, – таких ничтожное меньшинство / из них комплектуются либералы и революционеры, 2) скандалисты, пьяницы, драчуны, казнокрады, паркетные шаркуны, надменные […] – последователи морских традиций – большинство и, наконец, 3) бесцветные, безразличные, несущие службу по-казенному из-за денег и потому, что «все-таки надо же где-нибудь служить», – остальные.

Матросы: 1) развитые, достаточно образованные, читающие газеты и книжки, знакомые и с нелегальной литературой и почитывающие ее при случае, таковы: телеграфисты, электрики, радиотелеграфисты, минеры, артиллеристы, машинисты и прочие спецы, комплектующиеся из бывших до службы телеграфистов, монтеров, шоферов и разных рабочих, таких мало, и из них выходят сознательные революционеры, которые, однако, серьезной пропаганды не ведут, 2) бунтари из разных матросских слоев, готовые каждую минуту примкнуть к любому выступлению, с целью скандала, драки, желания попьянствовать и «погулять», разбить кабаки, пограбить дома вообще, устроить погром с пожарами, разбитием публичных домов и прочие – этих значительная масса и, наконец, 3) «благонадежные» – младший комсостав: боцмана, фельдфебеля и унтер-офицеры, усердно несущие службу и малоразвитые матросы – большинство.

Во флоте циркулируют слухи о наших поражениях на фронте, придворных же кругах, Григории Распутине и «министерской чехарде», говорят, что если вслед за Варшавой падет Рига, то фронт неудержимо побежит, и тогда флот бросит корабли и восстанет. Что первыми будут убиты адмирал Вирен, Бутаков [132] и Стронский [133] и прочие изверги офицеры. Впоследствии оправдалось. Назревает что-то грозное. Впоследствии при Февральской революции первыми восстали сухопутные части, а флот присоединился потом.

Единственной, правда трудно осуществимой мерой в условиях настоящего момента является для оздоровления флота: разогнать почти весь командный состав флота, заменив его и выдвинув из матросской среды наиболее способных специалистов на командные должности, и только тогда можно быть спокойным за флот [134].

Внимательно выслушав меня, генерал Рузский поблагодарил за подробный и откровенный доклад и спросил, что я намерен делать в будущем. Я сказал, что, отправляясь во Псков, я получил телеграмму от начальника штаба командующего флотом, адмирала Григоровича, требующего моего прибытия в Гельсингфорс. На это генерал Рузский сказал: «Ну, если никуда не перейдете, приезжайте сюда, мы Вам найдем место». С этим я и уехал и по прибытии в Гельсингфорс, поступил в распоряжение командующего флотом в контрразведывательное отделение. Все вышеизложенное в части, касающейся обследования Аландских островов, десанта в Пернове и доклада генералу Рузскому, может быть подтверждено бывшим генералом Бонч-Бруевичем, ныне проживающим в Москве.