Федор Талызин - Путешествия за невидимым врагом

Вскоре я получил ответ: «Многоуважаемый товарищ! Ваша научная статья уже прошла все инстанции. На днях я вклеил в текст рисунки, сделанные Вами в красках. Отдельные оттиски статьи Вам вышлю. Разрешите из сотни авторских оттисков оставить себе 15. Был бы признателен, если бы Вы передали нам оригиналы своих рисунков для выставки в музее кафедры и для использования их для клише в новом учебнике, выпускаемом мной. Искренне Ваш Е. Павловский. Марта 31, 1930 г.».

Для врача, только что окончившего аспирантуру Иркутского университета, письмо из Военно-медицинской академии от известного ученого было совершенно неожиданным. Оно окрылило и вдохновило меня, как вдохновило бы любого человека, впервые встретившего на своем пути большого ученого.

Разумеется, я тотчас же выразил сердечную благодарность за внимание, проявленное ко мне, послал ему оригиналы рисунков и просил оставить себе оттиски.

Позже, став профессором, я всякий раз при первой беседе с начинающими учеными вспоминал свою первую встречу с Павловским. И мне хотелось найти в себе как можно больше тепла, чтобы увлечь молодого человека перспективами научных поисков, как это сделал для меня в 1930 году Павловский.

Случилось так, что с 1934 года большую часть своей работы в Москве я провел в тесном контакте с Евгением Никаноровичем. В Ленинграде он заведовал кафедрой в Военно-медицинской академии и отделом в Зоологическом институте Академии наук СССР, а в Москву приезжал каждый месяц на неделю или несколько дней и обычно останавливался у меня. Его неизменно ровное и внимательное ко всем отношение, корректность в общении были великолепными примерами для взрослых и детей, поучительной для каждого из нас на всех этапах жизни школой.

Словно любящий отец, Павловский принимал на кафедре незнакомых молодых людей, пришедших к нему по зову сердца, влекомых любовью к путешествиям. Начитавшись книг Павловского, прослушав его научно-популярные лекции, едва окончив среднюю школу, они отваживались предпринять «страшную попытку» — пойти прямо к академику и проситься к нему на работу.

— Игорь Теравский! — представляется Павловскому юноша в очках.

— Ну, так что? Рассказывайте, что, собственно, привело вас ко мне? Простите, как ваше имя-отчество?

— Игорь Карпович, — произносит юноша. Он готов выполнять любую порученную работу, лишь бы приобщиться к тем увлекательным поездкам постране, о которых знает из книг и слышал на лекциях академика.

Павловский замечает, что гостя что-то беспокоит, слышит чей-то приглушенный кашель, идет в переднюю и выводит оттуда за рукав смущающегося бородача.

— Э, да вас, оказывается, двое, — смеется он. — Так бы сразу и сказал, — упрекает он Игоря.

— Итак, начнем все сначала! С кем имею честь познакомиться? Что умеете делать, чем увлекаетесь?

Бородач громко откашливается и представляется:

— Глеб Чайкин, абитуриент! Пишу стихи, увлекаюсь рисованием, страстно люблю путешествовать, хотя, по-честному, из Ленинграда и не выезжал ни разу.

— Прекрасно, — одобрительно кивает академик. — Такая откровенность мне нравится. А вы?

— Стихов не сочиняю, — рассказывает о себе Игорь, — но рисовать люблю, пишу маслом, владею графическим исполнением рисунка. Собираю жуков и бабочек. Но больше всего мечтаю о путешествиях!

— И вы, Игорь Карпович, мне подходите! — говорит Павловский. — Когда юноша чем-то увлечен, это указывает на его душевное богатство. Постараюсь принять обоих лаборантами, а сейчас прошу пройти в препараторскую.

Испытуемым предлагается зарисовать в красках некоторые препараты. Через час Павловский рассматривает рисунки и вскидывает глаза на их авторов.

— Очень неплохо. Пятерки по рисованию в аттестатах вам поставлены по заслугам. Будем считать: экзамен вы выдержали.

На следующий день молодые художники подключаются к текущей работе отдела паразитологии Института имени Горького, куда их зачислил Павловский в качестве лаборантов. Задания выполняются юношами с удивительной любовью и в самый короткий срок. Они препарируют животных, готовят штриховые рисунки к тексту нового учебника Павловского, составляют географическую карту районов будущей экспедиции. Новичков включают в отряд, отправляющийся в Среднюю Азию. И здесь юноши, признанные лучшими стрелками из мелкокалиберных ружей, выкладывают на стол экспедиционного «штаба» подстреленных ими птиц, умело ставят капканчики и ловушки. Акварельные эскизы, сделанные Теравским, не уступают по качеству рисункам Чайкина, зато монополия поэтических эпиграмм принадлежит Глебу. Пора седлать лошадей, чтобы совершать далекую поездку, но беда — лопнул ремень и отвалилось стремя. Умелые руки лаборантов ликвидируют дефекты, и все оказывается в порядке. Срочно требуются снимки пейзажей, Павловский поручает сделать это лаборантам, и они с жаром выполняют задание.

Успехи Чайкина в поэзии обращают на себя внимание ленинградских журналистов и редактора поэтических сборников.

Но к сожалению, тяжелая форма гриппа приковывает молодого поэта к постели. Павловский приглашает к больному опытных врачей, достает нужные лекарства, но беспощадная смерть вырывает из коллектива всеобщего любимца: он погибает от пневмонии.

Судьба Теравского, к счастью, оказалась иной. Художественные способности Игоря из года в год совершенствовались и приносили большую пользу музею при издании научных сборников и учебников. Вскоре он становится слушателем Военно-медицинской академии, оканчивает ее и назначается преподавателем кафедры, возглавляемой Павловским.

Вспоминая первую встречу с Теравским, Павловский не раз говорил мне:

— Нет, не ошибся я при первой встрече и тогда же решил — выйдет из него прекрасный ученый. Так оно и получилось!

Несколько позже Евгений Никанорович включает меня и Теравского в состав экспедиционного отряда, отправляющегося в Киргизию.

Экспедиция Всесоюзного института экспериментальной медицины избрала своей базой город Ош. Расположен город в южных предгорьях Алайского хребта по берегам реки Акбура в месте ее выхода в Ферганскую долину. Отсюда сотрудники экспедиции и совершали свои далекие поездки для работы в полевых условиях.

Широким шагом Павловский поднимается по крутому косогору, то и дело останавливаясь. Лаборант Теравский и я идем сзади или опережаем своего руководителя. Перед нами обомшелый камень. Он лежит здесь с незапамятных времен, и никому не приходило в голову потревожить его покой. Павловский перевертывает камень. На ловца и зверь бежит! Среди комьев земли прячется змея, рядом пристроился желтый скорпион, стремглав удирают крупные жуки и рыжие муравьи. Конечно, все они тотчас попадают в мешочки, банки, пробирки. Под одним из камней нахожу нож из полупрозрачного кремня, сделанный человеком каменного века. Возле ножа свил свои сети паук. Приходится и ему расстаться со своим убежищем.