Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

Они с интересом разглядывали Джими. Наконец, один из них изрёк:

— В показаниях вы упомянули, что не принимаете наркотики.

— Нет, принимаю. Как и все, как я знаю, все пользуются наркотиками, — тихо ответил Джими.

От такого ответа мистер О'Дрисколл пришёл в ужас.

— Вы их покупаете? — спросил он.

Джими и Час обменялись взглядами.

— Люди приносят их с собой всюду, куда бы мы… ни приехали, — последовал ответ Джими. — Иногда я принимаю их, иногда — нет.

Час храбро вступился, пытаясь объяснить тяжёлую гастрольную жизнь, с недостатком уединения, с бесконечными "подарками", приносимыми в каждом городе иногда совершенно незнакомыми людьми. И Джими, и Штайнгартен были восхищены, с какой страстью Час пытался дать понять этим законникам, как трудна работа Хендрикса, и что он — интеллигентнейшая личность, чья внезапная и безмерная слава не смогла превратить его в раздражительного монстра, пренебрегающего законами. Час буквально вцепился глазами в них, произнося заключительные слова своей тирады:

— И Джими, и Ноэла, и Мича проверяли множество раз по всему миру. И меня тоже! Вас бы в первый же раз взбесило то, как это делается. Все музыканты знают, что их багаж досматривают особенно тщательно. Джими — не глуп!

Если честно, эти адвокаты совершенно не представляли жизнь рок–звёзд, их имиджи и то огромное влияние, которое звёзды производят своей музыкой на молодое поколение. Мы все недоумевали, почему они за все эти месяцы ни разу не поинтересовались о том, какова личная жизнь звёзд. Хендрикс продолжал испытывать тревогу, казалось, этому дню не будет конца, и когда Штайнгартен и Час вместе с канадцами вышли из кабинета, его лицо выражало ужасную тревогу. Он сидел в большом зелёном кресле у стены. Я — в двух шагах от него в своём. Вдруг Джими вскочил, подошёл к окну и глубоко вздохнул.

А мне вспомнился один разговор с ним, произошедший несколько недель назад. Он снимал тогда скромную из двух спален квартиру на Западной 12–й улице в Гринич–Виллидже. Мне он позвонил на работу:

— Я знаю, нам не удастся встретиться до окончания дела в Торонто. Но я не могу не сказать тебе этого! — его голос выдавал радость и нетерпение. — Нипочём не угадаешь! Я встретил Дилана на улице! — Дилан был его абсолютным идолом. — Он вёл машину. Его маленькие ножки едва доставали до педалей.

— Как ты мог знать об этом?

— Я просто знаю, — его чудачества и очаровывающее чувство юмора было неразрывно с Джими, как и его гитара.

Но в этот день и юмор, и чудачества покинули его; единственно тревожное молчание наполняло комнату. Он мягко опустился обратно в своё кресло.

Дверь по правую руку от Джими, ведущая в другой кабинет, была приоткрыта. Время шло. Мы слышали как мистер О'Дрисколл впустил в соседнее помещение какого–то молодого человека, чей голос показался нам очень знакомым — он принадлежал одному из техников Опытов Джими Хендрикса, который всюду их сопровождал и на гастролях, и в студиях. Он прилетел в Торонто из Нью–Йорка с полным пакетом инструкций от Майка Джеффери. Адвокат сообщил ему, что если Хендрикса собираются посадить, то прокурор будет ходатайствовать, чтобы срок был не менее двадцати лет. Далее он добавил:

— Политическая позиция общества такова, что мы не потерпим наркомании среди подрастающего поколения, и этот чёрный идол белых подростков не должен пошатнуть наших устоев.

Далее ещё хуже:

— Ясно, что мы должны воспользоваться этой возможностью преподать всем урок. И тем самым мы избавимся от наркотиков в самое кратчайшее время.

— А как же гастроли? — спросил рабочий Джими.

— Их не будет, — заявил канадский адвокат.

Он попросил англичанина выступить свидетелем и засвидетельствовать на суде, что знает Хендрикса три года, и описать образ жизни на гастролях, так как группа путешествовала уже по всему миру.

— Нет, я этого делать не буду! — довольно жёстко отрезал рабочий Хендрикса. — Я не собираюсь садиться в тюрьму вслед за ним!

Джими заморгал, и его лицо стало непроницаемым.

Здание Городского суда Торонто на Университетском авеню. Раннее утро понедельника, 8 декабря 1969 года. Пресса и фотографы с нетерпением ожидают прибытия лимузина Хендрикса. Поклонники запрудили улицу, приветственными криками подбадривающие свою звезду. Джими с усилием изобразил улыбку и помахал им в ответ рукой. На нём был голубой блейзер, сидящие на бёдрах серые фланелевые штаны, открытую блузу дополнял короткий широкий шарф, повязанный вместо галстука, на руке — кольцо с бирюзой и браслет.

Как только он вошёл в зал суда № 15, кто–то привлёк его внимание.

— Эй, привет! Как ты? — радостно сказал Хендрикс какому–то джентльмену, увлёкшему его за собой на короткий разговор. Тот не мог даже предположить, что минуту назад в лимузине не было более молчаливого и угрюмого человека, чем Джими.

— Кто это был, Джими? — спросил Штайнгартен с нескрываемым интересом.

— Это один из таможенных офицеров, кто досматривал мой багаж, — объяснил Джими. — Он попросил у меня автограф для своих детей. Он был добр со мной, когда меня арестовывали.

В зале суда Джими препроводили в, как её назвал один из канадских адвокатов, — "коробку" — клетку, обнесённую с трёх сторон проволокой и установленную по правую руку от судьи Джозефа Келли. Джими был хорошо виден всем — и присяжным, и всем кому удалось пройти в зал, который вместил не больше двухсот человек, по большей части его поклонников, многие в цветных хипповских нарядах, пришедших поглазеть на этот хеппенинг. Вопреки унизительному положению, Хендрикс был внимателен и одновременно величественен. Он не только выказал уважение к суду, но и потребовал того же и к самому себе. Едва ли верилось, что этот молодой человек опасен государственной системе и сеет заразу в сердца молодого поколения.

Как было метко подмечено тремя годами ранее его французским другом, фотографом Жаном–Пьером Лелуа, при первом их знакомстве, Хендрикс обладал "прирождённым презрением" к тому унижению, которое выказывали ему белые люди, и выказали ему теперь, посадив прекрасную бабочку в виртуальную клетку, пытаясь заставить её перестать порхать.

Штайнгартен наклонился ко мне и прошептал:

— Я восхищён, с каким достоинством держится этот молодой человек. У него манеры истинного джентльмена.

Любое судебное расследование в Канаде ведётся во славу Королевы Английской. Присягнув Короне, Джон Мэлоун засыпал Джими вопросами, возвращаясь снова и снова к началу, желая выяснить, знал ли Хендрикс, что ввозит в Канаду героин. Он также не единожды спрашивал о небольшой алюминиевой трубочке со следами гашиша, найденной в его полётной сумке.