Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

Наконец, Джими сдался:

— Думаю, это была трубочка, с помощью которой дети обычно стреляют сушёным горохом.

Генеральный прокурор с трудом подавил смешок и перешёл непосредственно к карьере Хендрикса, его путешествиям, к его гастрольным планам и его поклонникам, чтобы возможно ближе приблизиться к теме наркотиков. Джими внимательно отнёсся к каждому вопросу, независимо от того сколько раз он был повторен.

Во время перерыва на обед адвокаты Хендрикса отвели нас в расположенный по соседству ресторан, часто посещаемый юристами. Нас проводили к длинному столу, где мы и разместились в удобных креслах, но к нашему удивлению с нами рядом оказались следователи по уголовным делам. Это были друзья наших канадцев, и они мило проболтали весь обед. Они обсуждали статью, напечатанную в последнем номере журнала Лайф, с фотографией Джими на развороте. (на обложке) (?) Они во всю веселились, обсуждая его дело. И я подумала, неужели и они тоже захотят взять у него автограф.

Самое хорошее, что принёс этот первый день слушания, это то, что он кончился, и мы, в конце дня, смогли спокойно посидеть с только что прилетевшим из Лондона Лесом Перриным. Как всегда, от Леса исходило ощущение тепла и устойчивости. Он был для всех, кто его знал, добрым дядюшкой, но в этот день Лес был серьёзен, как никогда.

— Звёзды обычно становятся мишенью для определённого сорта людей, — Джими, Час и я внимательно слушали всё, что он говорил Штайнгартену. — Всякий раз как Франк Синатра приезжает в Лондон, мы всегда следим, чтобы рядом с его гостиничным номером не было никаких незнакомых людей. Но наши поп–малыши, такие как Джими, не хотят казаться грубыми со своими поклонниками и становятся более доступными жертвами.

— Вот именно, такие свидетельские показания нам и нужны от вас завтра в суде! — радостно воскликнул Штайнгартен. — А ты, Шарон, возможно, тоже выступишь завтра.

Сразу после этого я попросила извинить меня и отправилась спать, так как ко вторнику я должна выспаться, отдохнуть и быть полной сил.

На следующее утро Час зашёл ко мне в номер и сказал, что Джими с вечера плохо себя чувствует.

— Перенапряжение свалило его, — сказал он.

Час протянул мне газету, в которой была статья, посвящённая первому дню суда. Заголовком была строчка из телеграммы:

"Я пользуюсь наркотиками, но героином — никогда — Хендрикс."

— Для меня всё это, как какой–то дурной сон, — сказал Час и добавил, — Поверишь ли, Джеффери не приехал на суд! Если это обвинение, то я думаю, Майк не хотел светиться и обвинять своего подопечного или оказаться под обстрелом звукозаписывающих компаний и прессы. Тем более, что ходят упорные слухи, что это с его подачи у Джими оказался в сумке героин.

— И, может быть, он хочет избежать окончательного разрыва с Джими, — сказала я.

— Джеффери, должно быть, в ужасе от всего этого, — согласился он.

— В ужасе ли? — повторил он эхом, но уже со своим северным акцентом.

— Ещё одно, Час, — сказала я. — Тебе не кажется странным, что Джеффери не предложил свою помощь в юридических бумагах Джими?

— Он — настоящая скотина, — сказал Час. — Майк очень коварен.

И я увидела, в его светло–голубых глазах испуг, что если на самом деле, всё это — затея самого Джеффери?

Присяжные, двенадцать белых мужчин, в основном среднего возраста, в дорогих костюмах. Я присягнула на Библии и с удивлением для себя обнаружила, насколько комфортно стало после этого отвечать на разные вопросы. В большой степени это было из–за того, что присяжные слушали меня очень внимательно, и нападали на меня, они показались мне достойными людьми, которые хотели быть справедливыми. Уважаемый судья Келли, почтенный канадец, с глубоким вниманием отнёсся к слушанию дела. Я отвечала на вопросы, казалось, целую вечность, по крайней мере, целых два часа. Джон О'Дрисколл расспрашивал меня подробности второй половины дня 1 мая. Я свидетельствовала, что всё время какие–то люди то входили, то выходили из гостиничного номера Хендрикса, чем бесконечно прерывали интервью, которое мне заказал мой босс, что дверь была открыта, что была девушка–хиппи, расспрашивал он и о привычках Хендрикса. Генеральный прокурор Джон Мэлоун интересовался моей жизнью, моей работой, моим отношением к наркотикам и к музыкальным поклонникам. Судья был краток, он спросил только о моей писательской деятельности и, наконец, разрешил мне вернуться на своё место:

— Вопросов больше нет.

Когда объявили перерыв, я поспешила в боковой неф, выбежала из зала и стала изо всех сил проталкиваться сквозь плотные ряды поклонников, представителей прессы и фотографов. За собой я услышала возгласы: "Здесь — Хендрикс! Забирайте его! Забирай кадр!" Пока они пытались заполучить его, я уже была далеко от этого места.

Я бросилась за угол, поймала такси и попросила отвезти меня в Ройял–Йорк, как можно скорее, и подождать меня там, пока рассчитаюсь за номер и вернусь со своим багажом. Такси мчало меня в аэропорт, а я думала, долго ли будут ещё опрашивать свидетелей и сколько времени потребуется присяжным, чтобы вынести решение. У меня было такое чувство, что многие из этих джентльменом симпатизировали Джими в его положении, иначе, зачем бы они так смотрели на него, так внимательно бы слушали его слова. Я скрестила пальцы. Джими был полон надежд, Час ему сказал, что он должен быть оправдан и посоветовал "начать всё сначала". Я настолько не переношу всевозможные стрессы и неопределённость, что не могла дождаться того момента, как приступлю к своей работе. Джими всегда сравнивал свою жизнь с русскими горками. Но это совсем не то, что я бы хотела для себя самой.

На следующий день я получила сообщение из нью–йоркской конторы Штайнгартена, в котором сообщалось, что они ждут вынесение окончательного решения.

"Здесь, в среду вечером с поп–певца Джими Хендрикса снято два обвинения в хранении наркотиков", — передали ЮПИ из Торонто, и это известие облетело все газеты всего мира.

"Двенадцать присяжных провели восемь с половиной часов, тщательно обдумывая все за и против, прежде, чем 27–летнего певца освободили. Против него было выдвинуто Канадским Наркологическим Контролем обвинение по двум пунктам: первое — в хранении героина, второе — гашиша. Хендрикс благодарит своих поклонников, что они не покинули его в трудную минуту. Многие оставались в здании суда все двенадцать часов среды в ожидании вынесения решения. Суд длился три дня."

— Когда решение было зачитано, лицо Джими озарилось светом, — рассказал мне Генри Штайнгартен по телефону. — Я хотел было крепко обнять его; он вёл себя благородно, он — мужественный человек! Но какой там! Все эти цыпочки окружили его плотным кольцом. В этом он весь!