Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

— Помнишь, фотографы кричали: "Забирайте его!" Где это было? — спросила я.

— От этого их профессионального жаргона леденела душа, — согласился Штайнгартен с брезгливыми нотками в моём голосе. — Ну, они и получили его. Фотографы, телевизионщики, репортёры повыныривали из каждой щели. Джими — общественная фигура; думаю, сотнями измерялись "Ви", посылаемые ему после вынесения решения. Совершенно разные люди буквально шли ему вслед по улице, пока мы не впихнули его в машину. Джими был их Крысоловом из старинной сказки в своей красивой накидке из коричневой замши. Энергичный, стильный.

Я поинтересовалась у Штайнгартена, что если бы Майкл Джеффери всплыл бы на поверхность и предложил оплатить хотя бы часть стоимости услуг юристов.

— Ни разу не слышал о нём такого, — сказал он и добавил, — насколько мне известно, от этого субъекта одни неприятности.

Я услышала Джими на следующий день после Рождества. Как впрочем и всегда, он и не думал возвращаться в Сиэтл на праздники. Говорил мне о репетициях с Цыганским оркестром — его новым музыкальным проектом. Мич уехал на праздники в Англию, а Бадди Майлз так долго добивался Хендрикса, что Джими, по его словам, "уговорил себя согласиться", и Бадди стал частью трио. Билли Кокс по–прежнему, неизменно оставался его басистом. Но, как я поняла из его объяснений, Джими был недоволен собой, своим звучанием, и в голосе его я не услышала привычных искрящихся ноток и энтузиазма, обычных, когда он начинал говорить о своей новой музыке.

О Торонто мы не обмолвились ни словом.

В Новогоднюю ночь Band of Gypsys сыграли четыре концерта для Билла Грэма в Нью–Йоркском Филлмор–Ист. Первое из выступлений было сыровато, Джими играл неубедительно. В перерыве Грэм напал на Джими:

— Что за кашу ты играешь? Лучше разве не можешь? — и Джими был водворён обратно на сцену. Он был взбешён. Его гордость была уязвлена прямо перед выходом на сцену, и он зачаровал аудиторию в высшей степени виртуозной игрой.

Джими предложили участвовать в благотворительном Зимнем фестивале в защиту мира 28 января 1970 года в Мэдисон–Сквер–Гардене, который был организован Комитетом Вьетнамского Моратория. Только в три утра группе удалось появиться перед слушателями, которые ждали его уже несколько часов, но вскоре оказалось, что Джими не в форме, чтобы продолжить игру. Он бросал оскорбительные реплики в зал, у него начались судороги, и, наконец, он покинул сцену. Для самого Хендрикса это выступление завершилось настоящим бедствием.

В начале февраля я снова увидела Хендрикса.

— Девон сразила меня какой–то левой кислотой. И я потерял над собой контроль, там, в Саду.

Я поинтересовалась у него, что именно неправильного было в Цыганском оркестре, он ответил мне с горькой насмешкой, у него даже не нашлось для Бадди Майлза, ни как к человеку, ни как к музыканту тёплых слов:

— Мистер Майлз не слышит меня. Это видно на записи всех четырёх шоу в Филлморе. Ты сама можешь всё увидеть, купи только у Чалпина пластинку. Он собирается её издать для себя на Капитоле, а не на Репрайзе, как должно быть — спасибо мистеру Джеффери.

Никогда прежде я не слышала, чтобы Джими говорил с таким сарказмом, не в его правилах было иронизировать. Думаю, это было желание хоть как–то себя успокоить, и, чтобы переключиться, стал рассказывать мне, какие новые песни он задумал. Я искренне радовалась песням, над которыми он тогда работал, но я никак не могла сосредоточиться. Мысли крутились вокруг Чалпина и Джеффери. Мне вспомнились сложные задачки по математике, которые нам задавали в школе, и решать которые я так и не научилась, сколько над ними ни билась.

Как бы далеко Эд Чалпин не находился, он продолжал делать на Хендриксе столько денег, сколько сам Джими не имел. У Чалпина — быстрый ум, он и из самого Джеффери, и из всех тех юристов, которых тот нанял, с лёгкостью делал глупых макак.

— Эд Чалпин, — вспоминает один из вовлечённых в те годы в переговоры, — был коварен и цепок. Он был мастер раздевать людей. Чалпин напомнил мне бурундука среди желудей. Найдя один, он никогда не упустит другой.

Через два с половиной года из–за угроз Чалпина были задержаны издания пластинок Опытов, и он получил кругленькую сумму от Уорнеров (в конечном счёте, отразившуюся на финансовом положении Джими) и издал два номерных альбома на Капитоле, чем озолотил себя. Идея Джеффери отдать ему концертный альбом Band of Gypsys, в надежде, что Чалпин, наконец, отстанет, провалилась.

Многие годы Чалпин вёл жизнь процветающего издателя низкокачественных записей в дешёвых конвертах, сделанных нанятыми им за гроши совершенно неизвестными исполнителями, записей песен, принёсших известность своим авторам.

— У него были связи по всему миру по распространению того, что ты обычно называешь "уценённой музыкой", — сказал один видный нью–йоркский предприниматель. — Примерно того, что ты обычно видишь в витринах автозаправок, магазинчиков–на–углу и газетных ларьков.

Теперь, с последнего разрешённого, правда с большой неохотой, Хендриксом альбома, украшенном, чтобы весь мир им любовался, именем Чалпина и его РРХ-компании, он мог собирать львиную долю выручки. И, следовательно, для Чаплина он явился тем необходимым шагом, чтобы с гордостью вступить в высшую лигу. Но недовольство его продолжало расти. Почему только концертный? Почему бы не заполучить в свои руки один из этих больших, эффектных студийных альбомов, о которых толкуют музыкальные критики?

И конца этому видно не было, Чалпин приготовился укусить и от английского пирога — компании, записывающей Джими. В штатах на него имелся целый послужной список жалоб от многих американцев. Хендрикс оказался самым большим его козырем, и Чалпин сфокусировал свои усилия на тактике внезапного нападения и надёжных обвинений, чем на дорогостоящем и рискованном судебном процессе, чтобы окончательно урегулировать свои права по соглашению 1965 года, заключённому между ним и никому неизвестным и находящимся в бедственном положении Джимми Хендриксом.

Известно, что Чалпин и Джими Хендрикс, будучи уже звездой, никогда не представали вместе перед судьёй и присяжными.

— Ты потеряешь всё, если затеять процесс, — говорил Джеффери Джими.

Не верю, что нашёлся бы судья и/или присяжные, которые были бы настолько жестоки по отношению к Хендриксу.

Позвонил мне Джими снова — в феврале.

— Теперь у меня двое детей, — огорошил он меня.

Как и прежде, у него было полно новостей. Он рассказал мне, что совсем недавно узнал, что несколько месяцев назад в Швеции у него родился сын. Я промолчала. Что я могла на это ему ответить? Я только нашла всё это ужасно грустным и вспомнила, как в прошлом году он показывал мне фотографию маленькой девочки. По его словам это был ребёнок Регины Джаксон, молоденькой проститутки, с которой он делил тогда, далёким летом 1966 года своё скудное жилище. "Эта малышка очень похожа на меня, — сказал он мне. — Её глаза…" Я только кивнула головой. Всегда, когда он начинал говорить про незнакомых мне людей, я только слушала и поддакивала.