Шэрон Лоуренс - Джими Хендрикс, Предательство [Интимная история преданной музыкальной легенды]

В части третьей я расскажу, как же развёртывались события после смерти Хендрикса…

Генри Штайнгартена Эл Хендрикс удивил — он не ожидал, что Джими так не похож на отца — Эла не интересовало ничего, что Штайнгартен пытался рассказать — ни мысли Джими, ни то, что многие вопросы необходимо было урегулировать. В начале 70–х соседи по Южному Сьюард–Парквей в Сиэтле поделились со мной своими наблюдениями насколько быстро, вдруг, Эл и Джун Хендриксы собрались и отправились в своё первое совместное путешествие в Нью–Йорк после смерти Джими, вызвав этим всеобщее удивление. Причём оба, помимо всего прочего, надели ковбойские шляпы. Супруги находились в состоянии крайнего возбуждения и, схватив свои бесплатные авиабилеты, воскликнули: "Мы вернёмся богатыми!"

Однако богатыми так скоро как хотелось Элу, они не стали. Ему не нравилось всё, что говорил ему Штайнгартен. Он не хотел слышать о выдвинутых претензиях на наследство, он не хотел слышать, что не было никакого завещания. Эл Хендрикс категорически не хотел слышать ни о каких долгах. Его не интересовал, ни Ноэл, ни Мич, ни причитающаяся им часть за их участие в концертах с Джими. Тем более он не желал слышать о правах Тамики Лорис Джеймс, юной дочери Джими, которую он никогда не видел, или чтобы ему напоминали о том, что где–то в Швеции у Джими есть маленький сын. У него подкосились ноги, когда ему сказали, что на момент смерти сына, у того на счету в банке была всего двадцать одна тысяча долларов.

— Я хочу, чтобы было по–моему и хочу по праву принадлежащих мне денег, — сказал он своим знакомым после менее–чем–победного возвращения.

В то время как Джими Хендрикс свято верил и проявлял такие качества характера, как справедливость и честность, отцу они были совершенно несвойственны. Позиция Эла была проста, раз его сын знаменит, значит, он должен быть миллионером. Его бесило, что, несмотря на все усилия, которые он приложил тогда, в конце июля 1970 года в Сиэтле, Джими так и не составил завещания на имя Эла, как основного наследника. Эл приходил в бешенство от одной мысли, что какие–то "заявители" уйдут с его деньгами.

Херби Прайс, чёрный молодой человек, который во время съёмок Rainbow Bridge был, как он сам себя называл, камердинером мистера Джими, именно он, из лучших побуждений, рассказал Элу Хендриксу о Лео Брантоне Младшем, лос–анжелесском адвокате, который представлял ранее интересы Дороти Дэндридж и шёлково–голосого Нат Кинг Кола. Брантон также был известен своим успешным участием в защите Анджелы Дэвис, чёрной красавицы, которая в конце 60–х — начале 70–х была чёрной пантерой и входила в ФБР-список лиц наиболее опасных для безопасности государству.

Брантон — один из первых чёрных адвокатов, практикующих в Лос–Анжелесе, хорошо известный в судебных кругах Центрального района. Белые коллеги Брантона рассказали мне в 1971 году:

— Высокий, немногословный, он думает как белый. Он мог сойти за белого, но надо отдать ему должное, он этого не делает. Мы очень сомневаемся, разбирается ли он в рок–н–ролле или в современном музыкальном бизнесе.

Думаю, он всё же разобрался, ведь покойный Джими Хендрикс через своего отца стал для Брантона клиентом номер один. С Элом Хендриксом Брантон долго не церемонился. Первым делом он освободил Генри Штайнгартена от обязательств перед Джими Хендриксом, пригрозив исключением из гильдии адвокатов.

— Делайте всё, что посчитаете нужным. Только чтобы я был уверен, что увижу деньги, — сказал Брантону Эл.

За год до смерти двое молодых чёрных адвокатов из Нью–Йорка, Эд Говард и Кеннет Хэгуд, сделали несколько предложений Джими, они хотели представлять его интересы. Мне об этом он сам рассказывал, один раз в 1969 и два раза в 1970 году, и под давлением некоего общего друга "с окраины" Джими встретился и беседовал с ними:

— Я поделился с ними кое–какими идеями. Они много говорили, я слушал. Я не хотел, чтобы они подумали, что я груб или высокомерен. Позже я сказал себе: "Проклятье, к чёрту всё это, тебе не стоит попадаться на крючок ещё одной банде законников".

Его всё же они уговорили сделать пару назначений, но позднее он их отменил.

Говард и Хэгуд связались с Лео Брантоном. На момент своей смерти Джими был жителем Нью–Йорка, и лос–анжелесскому Брантону могла понадобиться помощь нью–йоркских адвокатов. Так Эд Говард стал нью–йоркским доверенным лицом наследия, а его партнёр, Кеннет Хэгуд, также получил некий титул, которого он и добивался.

31 августа 1971 года Кеннет Д. Хэгуд, "администратор Наследия Джеймса М. Хендрикса", составил некую "Записку об отклонении" и представил её на рассмотрение помощнику судьи суда штата Нью–Йорк. Позиция Хэгуда была ясна как день: "заявитель или заявители" Ноэл Реддинг и Джон Грэм Мичелл "не в праве оспаривать наследие".

Эл Хендрикс и его новые адвокаты игнорировали контракт 1968 года, который Мич и Ноэл подписали с Джими, и перестали принимать от них претензии, как "не относящиеся к делу". В 1969 году Джими советовался со мной после того, как Ноэл покинул Опыты — он хотел понять, должен ли он следить за тем, чтобы им выплачивали за каждую запись, за которую им уже заплатили вместе с ним, включая все оговоренные поступления.

— Думаю, Ноэл, как каждый из нас, должен неизменно получать процент пока пластинка продаётся, — сказал мне Джими.

И добавил:

— В самом начале нашего пути мы заключили соглашение, что я буду получать 50 процентов, как руководитель группы, а Мич и Ноэл 25 процентов с каждого нашего заработка. Мы все вместе оплачиваем наши дорожные расходы, но я оплачиваю большую их часть.

Не было в характере Джими Хендрикса стремления жульничать, либо пренебрегать товарищами–музыкантами, тем более участниками его группы.

Относящиеся к делу документы и переписка между лондонской конторой Опытов и нью–йоркской бухгалтерией показывают, что не только контракт 1968 года, но слова Джими были ими полностью проигнорированы.

Записка об отклонении оказалась катастрофична и для Мича, и для Ноэла, как на личном плане, так и финансово.

— С ними обошлись так, как если бы они никогда не существовали, — сказал один нью–йоркский импресарио, — и ни у кого из них нет денег, чтобы обратиться в суд.

Да и какое надо иметь чёрствое сердце, чтобы подать в суд на своего мёртвого друга.

Эл и Джун праздновали победу в 1971 году, когда "произошли два ужасных события". Его новые адвокаты устроили так, что с 1 июня он будет получать каждый месяц 600 долларов, и квартальная выплата в конце года от Репрайз–Рекордс показала, что сумма возросла до 323 тысяч 622 доллара. Хотя Эл ещё цеплялся за свою идею стать миллионером, эти выплаты, по его словам, стали наиболее возбуждающим событием, какое с ним когда либо случалось в жизни.