Куртис Найт - Джими Хендрикс

— Его недооценили. Они говорят: «О, он велик». Но они не понимают, а может, им не дано понять, что они упустили его. Думаю, они просто пропустили его мимо себя. Думаю, только через лет 20 они поймут его. У него не было границ, понимаешь, о чём я? Он бесконечен.

И ещё приведу слова Эрика Клаптона:

— Его смерть — горькая утрата для каждого, кто любит музыку и что–то непостижимое для меня лично, как его друга.

Кати Этчингем более всех испытала на себе потерю, которую принесла с собой смерть Джими. Возможно, не было женщины, более близкой ему. Тем не менее, она продолжает говорить о человеке, которого так сильно любила. И отвечает с великой нежностью и искренностью на самые неприятные вопросы журналистов.

«Уверена, это не самоубийство. Да, у Джими было множество проблем, но он не такой человек, чтобы из–за этого расстраиваться. Уверена, это несчастный случай.»

Она постоянно говорила журналистам о том, что могли знать только близкие, а именно, о его невероятно быстрой смене настроений. Вот он кипит от ярости, а через секунду нежен и ласков; вот он наглотался всяких таблеток и тут же совершенно нормально говорит с тобой. Пил ли он? В первое время он пил только фруктовый сок, но потом всё поменялось. Он за раз выпивал полторы бутылки виски. Наркотики? Раньше только трава, потом кокаин. Героин? О, конечно, и героин тоже. Женщины? В постели только с четырьмя одновременно. В Швеции и Германии — с малолетками, и в Америке. Ясно, что репортёров подгонял их профессиональный инстинкт, но Кати? Думаю, она сильно переживала и старалась искренне исправить ситуацию вокруг Джими. Она не играла в журналистские игры, она просто говорила им то, что они жаждали от неё услышать.

«Когда я впервые встретила Джими, он был очень тихим и пил только лёгкие напитки. Но позже он впал в зависимость от наркотиков, таких как кокаин и LSD. Волосы стали седеть и он стал замечать, что лысеет. Его интересовало всё и вся, но одно было главным — быть музыкантом. Ничего кроме игры на гитаре, но за это ему приходилось сражаться. В ноябре я вышла замуж, конечно же, с благословения Джими, но мы продолжали с ним видеться. Он объяснил моему мужу, что всё ещё любит меня, и хотя это всё звучит странно, мы все согласились с тем, что нам с Джими стоит продолжать работать вместе. У Джими всё время были затруднения с распределением финансов и он доверял свои дела первому встречному. И я на правах любимой женщины взялась вести его финансовые дела.»

«В ту пятницу, всего несколькими часами позднее, как пришло известие о смерти Джими, Кати с мужем и владельцами звукозаписывающей компании Джими направились отпраздновать его смерть. Именно «отпраздновать», таково было желание Джими, он всем об этом говорил. «Мы выпили столько, сколько не выпить за всю жизнь, может показаться странным, но именно этого хотел Джими. Он часто говорил мне, что когда его не станет, он хотел бы чтобы все повеселились, но ни в коем случае не скорбели.»

Рассказывая о сексуальных подвигах Джими, Кати отметила «непомерный его аппетит: спал с тремя–четырьмя одновременно. Для него они были, как для многих выкурить сигарету. Именно он придумал прозвище «скорая помощь» для группиз, которые постоянно кружились вокруг, ища встречи с ним. У него был колоссальный выбор и он часто мне об этом рассказывал, особенно о тех четырёх, ожидавших в его постели. Но говорил он о них совершенно равнодушно. Часто на утро он их даже не узнавал.»

«Однажды после концерта, это было в Манчестере, я захожу в дамскую комнату и застаю его там с одной цыпочкой. Для него она никто, для меня она никто, я только говорю ему, чтобы он поторапливался, иначе мы пропустим поезд на Лондон.»

«Он не знал меры ни в чём. Он мог заглотить полторы бутылки виски (американскую кварту) за вечер. Начинал пить, когда по телевизору показывали «Coronation Street», а в полночь шли есть, там мы пили вино. Пил ещё и ещё и чувствовал, что хватит только тогда, когда падал мертвецки пьяным.»

«До того как мы познакомились он играл в группах, колесивших по Америке, сегодня здесь, завтра там, практически ничего не зарабатывая. На запястье у него шрам: однажды, ближе к ночи, он почувствовал такую безысходность, что в ванной у одного из друзей порезал себе вену бритвой. Но друг его нашёл и отправил в госпиталь. Он проклинал своего друга особенно, когда пришёл счёт за лечение, осложнивший ещё более его финансовое положение. Но всё это осталось в воспоминаниях о мире бедствия и нищеты.»

Всё более погружаясь в воспоминания, Кати продолжала: «Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент. Вот он мягок и нежен и, вдруг, перед тобой совершенно другой человек. Без видимых причин он мог разломать всё вокруг, и неважно, дома или в гостях, или ещё где или ударить первого встречного, и тоже неважно, женщина это или мужчина. У нас возникали ужасные драки без повода.»

«Один раз он сломал мне нос в трёх местах своим ботинком. Я убежала, но спустя пару недель вернулась, он спал и я его огрела по голове сковородой, которую нашла под кроватью. Проснувшись, он долго не мог понять, что произошло, я же притворилась спящей. После вспышек гнева, он всегда очень переживал, просил прощения и говорил, что не знает, что на него нашло, и во всём винил себя.»

И что только Кати не делала, чтобы это не повторялось снова и снова. Но ничто не могло остановить его. «Легче поймать ветер или вольную птицу посадить в клетку, чем уговорить Джими сделать что–то.»

«Он не желал смерти, но и не сожалел о ней. Он стремительно нёсся по жизни, бросаясь в постель с какой–нибудь красоткой, впечатление, что у него никогда ничто не болело.»

Ещё Кати рассказала о его увлечении любительской съёмкой, он даже заснял некоторые свои сексуальные подвиги. «Он не расставался с камерой, снимая всё и везде. Часто, высунувшись из окна, снимал прохожих на улице. А его идея снять фильм об очень толстых и чрезмерно худых женщинах? Он часто показывал всем свои фильмы и сам первый смеялся над ними. Иногда просил своих друзей заснять женщин, мечущихся голышом по его комнате, но многие из таких плёнок были тут же засвечены.»

Кати жаловалась, насколько беспечно Джими относился к своему телу, разрушая его всевозможными наркотиками. «У него была страсть к экспериментам. И совершенно неважно это песни, музыкальные инструменты или наркотики. Когда я с ним познакомилась, он курил травку, иногда. Позже — LSD.»

«Думаю, в том, что Джими стал так много пить моя вина. Он был мой мужчина, а мне нравилось напиваться. Многие в Англии, кто его знает, до сих пор думают, что пил он с лёгкостью. На самом деле, всё наоборот. Каждый раз он отключался первым, и нам никак не удавалось напиться вместе.»

«Знаешь, я, конечно, знала, что он гениальный гитарист, но мне не нравилось то, что он играл. Я часто ему об этом говорила. Однажды он решил научить меня играть на гитаре. Он зажимал своими тонкими пальцами струны, а меня заставлял их дёргать. Вскоре мы одновременно пришли к выводу, что я совершенно безнадёжна.»