Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

Джими тоже едва держался на ногах, и неоднократно переспрашивал меня:

Хотя я уже дала Джими пару мадраксов, но видно он уже позабыл, что только что проглотил их. Вдруг он начал спотыкаться и пытаться ухватиться за нас и за мебель, как если бы стал терять землю под ногами. Но, несмотря на неуклюжие его движения, которым бы позавидовал любой пьяница, от него всё ещё исходило волшебное очарование, пока он окончательно не улёгся прямо на полу. Мы с Хизер собрались было укрыть его одеялом, но затем решили, что не стоит, чтобы малыш Дамиан, проснувшись утром, нашёл Джими, лежащим на ковре посреди гостиной в коматозном состоянии. Хизер взяла Джими подмышки, я ухватилась за ноги и мы стали втаскивать Джими Хендрикса по узкой деревянной лестнице наверх. Целую тонну безжизненного веса. Потребовалось двадцать минут нашего кряхтения, пыхтения и бережного маневрирования, чтобы доставить нашего милого мистера Джими до кровати. Мы и прежде видели Джими, находящимся под кайфом, но в таком состоянии — никогда. Мы спустились на кухню и когда поставили чайник, чтобы выпить горячего чаю, Хизер вдруг выдохнула:

— О, мой Бог, а если он там умрёт? Роджер убьёт меня.

— Ну, так, пойдём и проверим, дышит ли он, — предложила я.

Но тут в дверном проёме вырастает силуэт Джими и говорит:

— Я здесь, чтобы дать интервью.

Пять дней спустя нам позвонили из Лондона; наш дорогой мистер Джими умер окончательно.

Вскоре после этого, прихватив своего двухгодовалого сына, я Британской авиакомпанией, ненадолго, как мне казалось, вылетела в Калифорнию. Я остановилась у Мими, которой уже перевалило за шестьдесят, но она всё ещё потрясающе молодо выглядела, без единой морщинки на её прекрасной нежно–кремовой коже лица. Мик звонил всё реже, а потом и вовсе перестал. Последнее, что я услышала о нём — о чём кричали заголовки всех лос–анжелесских газет, что у него появилась новая подружка, что всюду его видели с экзотической Бьянкой, и чтобы удостовериться самой, я позвонила ему в Челси. На том конце провода строгим женским голосом с каким–то иностранным акцентом меня спросили: «То это?» Сердце моё дрогнуло; я вдруг представила её лежащей на моей уютной половине постели. Вот уже во второй раз в моих романтических надеждах меня оставляют за бортом. На мгновение передо мной вспыхнул образ Мика, исчез. И я медленно положила трубку на рычаг.

Я определённо уже побывала в своём «сексе, наркотики и рок–н–ролле». В глубине своего сердца я всегда мечтала о совершенно обыкновенном. О своей собственной семье, и даже, может быть, о небольшом домике в деревне, но миссис Простота, казалось, всегда избегала меня. Сидела иногда и думала, где–то во Вселенной живёт же одна деревенская девушка, мечтающая об огнях большого города, а я вот — горожанка, и мечтаю о жизни в глубинке; и получается какая–то космическая ошибка. Теперь у меня был сын, и это мой шанс, шанс показать ему такую жизнь, о которой всегда мечтала сама.

С пятью сотнями фунтов, полученных мною с пластинки Air Force (где я пела в группе подпевки), я, прихватив сына, направилась на восток, подальше от Лос–Анжелеса. Может быть, в Вудстоке, к северу от Нью–Йорка, найдётся мне местечко?

Сидя в скромном номере одного деревенского мотеля, затерянного где–то в Брюстере, штат Нью–Йорк, я просматривала объявления в одной местной газете, которая так и называлась: «Газетт», и вдруг, читаю:

Две сотни долларов в месяц. Спросить Перри Каца.

Во взятой напрокат машине я следую, куда указывает Пери, вдоль берега живописного озера. Дорога кончается посыпанной гравием дорожкой, и престарелый мистер Кац останавливается у совершенно новенького блестящего Кадди с откидным верхом. Смешная белая кепка яхтсмена и дымящийся огарок сигары — достаточно для меня, чтобы описать его.

Я совершенно очарована старым домиком, сложенным из гладких, очищенных от коры брёвен цвета вишни, стоящим на небольшом холме, с которого раскрывается великолепный вид на Кэндлвудское озеро. Самое начало октября, последние дни бабьего лета. Солнце освещает всё своими начинающими бледнеть лучами, а в воздухе чувствуется щемящая прохлада надвигающейся зимы. Единственное, что нарушает тишину, это ветер, играющий кронами громадных сосен.

В доме темно и пахнет по–особенному, как пахнут старинные бабушкины сундуки. Перри объяснил, что здесь уже давно никто не жил, что у него есть на другом берегу озера дача, где он обычно проводит лето, а использует этот старый дом, только как склад своей старой мебели, которой я, по его словам, смогу свободно воспользоваться.

Он снял пыльные толстые ставни, предохраняющие окна от ветров и гроз, и дом наполнился светом. Обширная гостиная с тяжёлыми двадцатифутовыми балками на потолке и деревянная лестница, ведущая на уютно обустроенный чердак, всё здесь было проникнуто умиротворённостью и спокойствием, и мне вспомнилась хижина в Альпах из детской книжки о Хейди.

Огромный камин из гранитных блоков и пол из широченных сосновых досок. Веранда, окружающая дом с широкими окнами, через которые открывался вид на эту древнюю первозданную красоту озера. Это мой дом, подумала я; лучшего места для моего трёхлетнего херувимчика мне не найти.

Перед тем как подписать договор, Перри, понизив голос, спросил:

— У вас же нет среди друзей кроликов, ведь так, да?

До этого я никогда прежде не слышала, чтобы так говорили, я даже представить не могла, о чём он меня спрашивает, а он ещё добавил:

— Знаете, этих, с копьями.

Я попала в незнакомый мне Коннектикут, и меня смутили его слова. Я сразу представила ватуси, выскакивающих с воинственными воплями из–за зарослей с копьями, к которым привязаны человеческие скальпы.

— Никаких кроликов, — пискнула я. — Только пара канареек.

Наша первая зима в Коннектикуте выдалась самой холодной зимой на Восточном Побережье за последние пятнадцать лет. Шквальный ветер с замёршего озера приносил пятнадцать градусов ниже нуля. С крыши свешивались замёршими пальцами какого–то сказочного великана трёхметровые сосульки. На крыльцо надувало огромные сугробы, и из дома было не выйти. Чего прежде я не замечала, уплотнитель между брёвнами во многих местах растрескался, и через щели с воем прорывался ледяной ветер. Это был бонус, который привнесла зима в этот Удивительный край.

И пока мой землевладелец зимовал во Флориде, развлекаясь на яхте, нас с сыном заносило снегом на Северном Полюсе. Я не знала, когда снимала этот дом, что в эти места нью–йоркцы обычно приезжают летом на выходные, и таким домом пользовались в основном только летнее время. Мы могли с таким же успехом зимовать где–нибудь в сибирской глуши, ведь вокруг нас на многие мили не было ни души. Но я не унывала; я залила щели клеем, а окна снаружи затянула прозрачной плёнкой, прикрепив её степлером.