Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

Мне вот–вот будет двадцать один. И я скатилась от жизни с Миком Джаггером до продавца швабр, переходящего от одного дома к другому, и, что удивительно, у меня стало получаться. Я подкатывала на своём Понтиаке с малышом Дамианом, сидящим рядом, и вступала в дискуссии с жителями Риджфилда. В первую же неделю я продала швабр, щёток, расчёсок из свиной щетины на пять сотен долларов! Ничто не могло сравниться с ощущением, которое испытываешь, стучась в незнакомую дверь. Попробуйте хоть раз сами заинтересовать людей швабрами!

Но всё возбуждение прошло, когда в конце недели мне вручили первый чек. Получилось, что заработала я огромную сумму — там стояла цифра в пятьдесят американских долларов! Пятьдесят долларов, ну и что мне с ними прикажете делать?

— Да, мэм, это десять процентов от пяти сотен, — сказал мне на это мистер Боб.

Гм… Где там мой Бережливый?

Следующим нашла я миссис Уилер, настоящую реликвию старорежимного Юга, чей чёрный повар по имени Оливье Геркулес, прослужив у неё сорок пять лет, недавно умер. Со своим южным акцентом, растягивая слова, она сказала, что, судя по моему голосу, я не цветная, но могу навестить её в любое время, и они посмотрят на меня.

Мистер и миссис Уилеры оказались премилой парой очень пожилых расистов, которые жили в старинном особняке, сохранившемся с колониальных времён на конной ферме в дорогом районе Риджфилда, штат Коннектикут. Их земли были настолько обширными, что улица так и называлась Уилер–роуд. Уилеры мгновенно прониклись ко мне и к моему херувимчику симпатией, и я получила работу. Миссис Уилер, показывая мне дом, заметила, что на этаже, где гостиная, есть два туалета.

— Один из них — для слуг, — прошептала она, прикрывая ладонью рот. — Но ты можешь пользоваться нашим.

За свои двадцать лет, проведённых на этой планете, я уже слышала о расизме, но никогда с ним не сталкивалась вплотную. Мне странно было соглашаться с этим явным абсурдом, но я приняла её архаичные привычки, как неизбежность, всё же воспользовавшись предоставленной мне привилегией. Помимо меня были там ещё Элис, преданная Уилерсам чёрная служанка, и Франклин, дворецкий. Оба одетые в накрахмаленную хрустящую униформу, а у Франклина даже были белые перчатки, которые он надевал, когда прислуживал за обедом, приготовление которого стало теперь моей обязанностью.

Я уже довольно хорошо научилась готовить, но определённо не могла бы сравниться с профессиональным шеф–поваром. В доме Уилеров всё готовилось из свежих продуктов. Элис нарвала яблок в саду, и я, воспользовавшись рецептом Хизер Долтри, испекла яблочный пирог. Каждое утро «госпожа» обсуждала со мной меню, в которое входили обязательный цыплёнок, обжаренный на открытом огне, и тушёное мясо для Бинки, их избалованного миниатюрного мопса.

В этот раз на полдник был заказан пирог из ягнёнка по южному рецепту с сухим печеньем на топлёном масле. Единственное, что я знала про печенье, это то, что они продаются в таких голубых коробках от Пиллсбери. Я запаниковала и стала листать старинную, 1892 года, книгу рецептов, которую нашла на кухне. Сода, дрожжи, свиной жир? Голова кругом. Я вынула из духовки печенье, на вид оно было похоже на засохшие коровьи лепёшки, но Франклин смело их разложил на богато украшенное серебряное блюдо и подал к столу. Вскоре после окончания обеда, на кухне раздался звон колокольчика, этот означало, что меня хотела видеть миссис Уилер. Она рассыпалась в комплементах по поводу моего ягнёнка «тьфу» и с милой улыбкой заметила, что печенье несколько твердовато. Ага, значит, если готовить на том же противене, где я готовила соус по южному рецепту, оно становится не таким мягким.

Как выяснилось позже, вовсе не моё поварское искусство внушило любовь ко мне Уилерам. Они наслаждались общением с Дамианом и моей компанией. Эдуарду Уилеру нравилось разъезжать на своём тракторе с мистером Дамианом на коленях. В конюшнях они кормили лошадей морковкой и кусочками сахара. А мисс Элеонора была слишком стара и слаба, чтобы управлять огромным Линкольном, стоящим в гараже, и всегда радовалась, как ребёнок, когда я возила её за покупками по деревенским магазинам. Я возила её в моём уютном Понтиаке, а не в их Линкольне, потому что в нём при каждом торможении её хрупкое, почти воздушное тело взлетало над сиденьем.

Однажды она попросила меня отвезти её к одному таинственному строению, в самом дальнем углу их обширной фермы.

Я попала в рай. Перед домом стояла пара кресел–качалок, а вокруг был разбит чудесный сад, и среди полевых цветов выделялись только что распустившиеся нарциссы. В просторном зале стоял уютный нежно–розовый диван и большой чёрный концертный рояль, весь уставленный фотографиями хорошенькой тёмноволосой молодой женщины. Везде были расставлены трофеи, голубые ленты, фотографии лошадей. Рай Ральфа Лорена в этом странном, застывшем городе привидений. На втором этаже — спальня, вся залитая светом, кровать с пологом, и косой потолок, оклеенный обоями с фиалками. Всё как в сказке.

Элеонора рассказала мне, что в это доме жила её дочь Дженнифер. Она погибла на скачках двадцать лет назад, ей было тогда двадцать один. Столько же сколько и мне. Элеонора и Эдуард, переговорили и решили, что предложат мне с Дамианом занять этот дом и стать членами их семьи.

Всё это было слишком поразительным, чтобы быть правдой. У меня могли бы быть любящие родители, о которых я всегда мечтала, и в ответ они получили бы дочь и внука, о котором они мечтали. Это решение изменило бы всю мою жизнь, как если бы сам Бог предлагал мне свою альтернативу, более лёгкий путь. Я всегда считала, что прежде чем родиться, мне дали выбрать между размеренной жизнью и курсом катастроф, и я тогда выбрала. Выбрала путь катастроф, я всегда следовала этим курсом. По определённым причинам я не была готова сдаться; я стояла в самом начале своего жизненного пути. Я преуспела в поединке и любила свой маленький рай на Кэндлвудском озере. Я отклонила их великодушное предложение, и они, в конечном счёте, нашли более опытного в соусах и приправах шеф–повара и пекаря сухого печенья.

Лето было уже не за горами, и лёд на девятнадцатимильном озере уже почти весь стаял. Прошла ещё одна безрассудно смелая зима.

То было время, когда у нас кончился керосин, и дома было так холодно, что мы с сыном могли видеть наше дыхание в морозном воздухе. Мои канарейки снесли три крошечных пятнисто–голубых яйца. И когда из них вылупились три совершенно голеньких розовых тельца, я пыталась их обогреть электрической лампочкой, но они не выдержали холода и один за другим умерли. Я, конечно, могла попросить помощи с керосином у Мими, но моя гордость воспротивилась этому — я же изо всех сил старалась быть независимой, к тому же мне не хотелось её волновать.