Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

Капризной и очень холодной зимой мы заплатили за это чудесное, благоухающее лесными травами лето, и когда озеро начало открываться ото льда и зацвёл первым шафран, я вспомнила, почему влюбилась в это место.

Помимо того, что Коннектикут страшно красив, привлёк он меня изобилием старинных вещей. Я оказалась настоящей охотницей за необычными сокровищами, и не пропускала ни одного аукциона, ни церковных или стихийных распродаж. Я начала собирать английскую живопись и гравюры XIX века. Я скупила все викторианские кружевные шали и традиционные лоскутные одеяла, какие могла найти, и начала продавать их в Нью–Йорке по тройной цене. В городе был каток, и мы с Дамианом катались там на роликовых коньках, ещё смотрели кино в специальном кинотеатре для автомобилистов, и мой малыш в то лето научился плавать в чистейшей, прозрачной воде Кэндлвудского озера. Мы занимались всем, чем можно только заниматься. Я разбила сад из диких цветов и посадила огород; начала строить бассейн для Дамиана; и «удочерила» царскую русскую борзую, благодаря всё тому же Бережливому. Но как ни чудесно всё это было, как ни занята я была всеми этими милыми заботами, всё же временами я чувствовала себя очень одиноко. Прочтя перед сном сказку сыну, я ставила пластинку Пучини и, вглядываясь в лунную дорожку на глади озера, думала, насколько романтичны эти места. Где мой милый юный принц? Если он где–нибудь живёт, я, похоже, делаю всё, чтобы он меня только не нашёл.

И вдруг прерывает мои размышления звонок. Здесь Джаксон Брауни. Мы несколько раз писали друг другу, пару раз созванивались, но не видели друг друга с тех пор, как он посадил меня тогда на самолёт Британской авиакомпании, в тот день, когда оставила его одного у выхода на посадку, чтобы улететь к Денни Лейну в Англию. Джаксон только что окончил работу над своим первым альбомом и приехал в Нью–Йорк продвигать его. Ещё сказал, что раз он находится совсем рядом с Коннектикутом, то хотел бы навестить нас.

Мы с Дамианом встретили его на железной дороге, на нашем деревенском полустанке, приехал он Брюстерским пассажирским. Джаксон соскочил с подножки, в руках у него был экземпляр Saturate Before Using, его первой пластинки. Мой дорогой, милый Джаксон, ты сделал это! Мы обнялись, воспоминания нахлынули на меня, как если бы всё это было вчера. Он по–прежнему заводил меня. После уютного обеда, я спросила его, не останется ли он на ночь.

— Не могу. Мне нужно возвращаться в Эл–Эй, — посмотрел на меня своими глубокими карими глазами и вздохнул.

У меня и в мыслях не было, что он мог не согласиться.

— Почему?

А он начал рассказывать, это мне–то, в моём–то доме, что в Лос–Анжелесе его ждёт девушка, новая его пассия! Сказал ещё, что очень любит её. У меня защемило под ложечкой, возможно, такое же чувство испытал он, при моём бегстве в Англию. Я одарила его одной из моих притворных улыбок и милостиво пожелала ему всего хорошего.

Что это было? Зачем он приезжал? Я что, останусь навечно одна? И у меня никогда не будет секса? Ну, хорошо. Я никогда не преуспевала в романтических отношениях, но я ращу здорового ребёнка, и мы живём с ним в райском саду.

Я уже стала свыкаться со своей одинокой судьбой, и это было для меня пока лучшим временем моей жизни, но вот, совершенно неожиданно,

Неважно сколько времени может пройти, но от звука мягкого, сдержанного голоса Джимми у меня всегда заходилось сердце. Мы не виделись свыше двух лет, но его голос всё равно заставил зашевелиться у меня всё внутри.

Он в Нью–Йорке, остановился в гостинице Дрейк и спрашивает, удобно ли будет заехать ему ко мне на выходные!

«Должно быть, мне это всё снится», — подумала я.

Чёрный, сверкающий лимузин Джимми, на моей лесной деревенской дороге! Все мои летние соседи всполошились.

Джимми был так же ослепителен, как тогда, когда мы с ним познакомились, и он единственный, при котором я теряю дар речи. Не знаю, но при нём я всегда немного стесняюсь. Теперь я старше, мне уже двадцать два, и думала, что стала гораздо увереннее в себе, но как только увидела его, вылезающего из своего лимо и идущего по моей дорожке, по мне пробежала нервная дрожь. Чтобы хоть как–то собраться с чувствами, я приветствовала Джимми, как если была его дальней родственницей. Быстрый поцелуй, и официальная фраза:

— Мы с Дамианом собрались на рынок, хочешь, обожди здесь, или, может, поедешь с нами?

Конечно он поедет с нами, и я показала ему, как мой Понтиак умеет летать. Мы мило провели время, и моё оцепенение быстро сошло на нет. Ужин при свечах, поцелуи до боли в губах под Court and Spark Джони Митчелл. Наши с Джимми выходные в великолепии лета Кэндлвудского озера! Я провела его по всем моим любимым укромным уголкам, и мы с удовольствием поохотились за старинными редкостями. К концу дня мы устроили себе запоминающуюся прогулку вместе с моим сыном и Молли, нашей русской борзой. Что лучшего можно себе представить? Кто скажет, что этот всемирно известный молодой человек не приехал именно ко мне? И снова я побывала во снах Авалона.

Наконец, Джимми произнёс эти магические слова:

— Почему бы тебе не вернуться в Англию?

В другое время я бы понеслась как стрела, но теперь я стояла у начала своей собственной жизни, со мной были мой сын, мои птицы, мои рыбы, моя собака и мой цветущий сад–огород. Я не могла всё это, так вот, просто, взять и бросить, и сбежать в Англию, но я всё же согласилась на его предложение слетать с ним в Лос–Анжелес на концерт Цеппелинов в Шрайне.

Я подкупила одну свою подругу из Нью–Йорка, пообещав ей Кэндлвудский рай, чтобы она посидела с моим сыном на выходных, и мы сели на самолёт до Лос–Анжелеса.

Никто из нас двоих не сходил с ума, лететь или не лететь. Но кино в самолёте, оказалось приятной неожиданностью. Показывали Brian’s Song, душещипательную мелодраматическую историю футболиста Брайена Пикколо, преждевременно ушедшего из большого спорта, и к тому времени как Джеймс Каан уже был при смерти, мы с Джимми корчились от смеха, чем сильно раздражали остальных пассажиров первого класса, прикладывающих свои носовые платки к мокрым от слёз глазам.

Лимо–Мерседес уже ждал нас в аэропорту, чтобы домчаться с нами до Континеталь–Риот–Хаус (Хайатт), временно–постоянного пристанища Цеппелинов на Сансет–Стрип. Всего три слова — Цеппелины в городе. Лобби было взбудоражено налетевшим шквалом хорошеньких молоденьких девушек, готовых на всё в ожидании увидеть своих героев, и ищущих шанса выказать уважение своим английским идолам.

Концерты в Шрайне оглушили, ошеломили. Силуэт Джимми облаченный в сверкающий бархат, месяцы и звезды, и преследующий, неземной звук смычка скользящего по его гитаре был очаровательно чувственным. Для меня Джимми был Led Zeppelin, колдун творящий магию; он определенно обладал этим даром.