Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

После недели буйного рок–н–ролла и романтического секса мне стал ещё дороже мой маленький домик, моё прибежище, моя святая святых, вдали от блеска и гламура Голливуда. По сравнению с красотой Коннектикута 1971 года ощущение от Лос–Анжелеса я бы сравнила с состоянием, когда у тебя ломается каблук на выходных туфлях.

Бабье лето было на исходе, и отдыхающие начали паковать свои лодки и барбекью и потянулись длинными вереницами обратно в свой Нью–Йорк. Настало моё самое любимое время года. Бледный, мерцающий свет и прохлада водной глади нарушались только стаями канадских гусей, отправляющихся в тёплые страны и облюбовавшие для короткой передышки мой берег. Временами диких уток было столько много, и они так жалобно галдели, что мы Дамианом пугались и галопом неслись домой, скорее в своё убежище.

Вдоль моей узкой дороги деревья стояли плотной стеной, и кроны их переплетались, делая её похожей на один из старинных крытых мостов округа Мэдисон. Перед самым листопадом они оделись в розовые, жёлтые, красные наряды, и высвеченные ласковыми лучами они казались укутанными в полупрозрачные восточные узорчатые ткани. Ни одного дня я не пропустила, любуясь этой первозданной красотой. Это был наш собственный священный, неземной красоты, маленький Райский сад (Walden Pond), и мы любили его.

Несмотря на то, что Кэндлвудское озеро, казалось, было в миллионе миль от цивилизации, мы жили всего в двух часах на поезде от суматошного, суетливого мира Нью–Йорка. Но вот я получила письмо от Денни, в котором он сообщает, что в декабре будет в Нью–Йорке вместе с Полом МакКартни и его новой группой Wings и спрашивает разрешения приехать в Коннектикут на некоторое время. Хочет побыть с нашим сыном, но после того случая я не думала, что это такая уж хорошая идея. Я сыта по горло нашими с ним драматическими отношениями и его внезапными вспышками гнева, но с другой стороны, было бы хорошо для нашего пятилетнего сына провести время со своим отцом.

Мы с Дамианом встретили Денни на вокзале в Брюстере. Вид Денни на американской почве вызвал бы у меня странные чувства, если не знать, зачем он здесь. Он срезал свои длинные в стиле шестидесятых волосы и подстригся под Цезаря, а проткнув ухо, повесил небольшое золотое кольцо.

Снова увидев Денни, в первый момент я даже обрадовалась. Есть в нём одна восхитительная черта, он иногда позволяет себе быть очень добрым и великодушным. Взяв Дамиана с собой в город, он купил ему много разной зимней одежды, ещё он наполнил мой буфет разными вкусностями, которые я сама не в состоянии была нам купить. А увидев мою коллекцию автомобилей, развеселился и сказал, что мне не хватает чего–нибудь менее нарядного. Мы с ним засели за Бережливого и нашли одно многообещающее объявление, точно такой же Мини—Купер, какой водил Денни тогда в Англии. Владелец жил Бог–знает–где, в пятидесяти милях от нас, на самой окраине Коннектикута, но Денни купил мне этот Мини, не задумываясь. Теперь у меня перед садом стояло целых пять «подсадных уток».

Денни принёс вязанку, и мы разожгли камин, и все втроём стали танцевать в моем бревенчатом логове под Bang a Gong Ти–Рэкс. Ничего романтического, и всё шло гладко, пока Денни не сказал мне достаточно фамильярно:

— Если ты вернёшься в Англию, у тебя будет всё, что захочешь.

Меня это даже несколько заинтриговало, но всё прояснилось, когда он добавил:

— Если же нет, то от меня ты ничего не получишь.

Что–то похожее на ультиматум, но именно такого я никогда не допускаю по отношению к себе. Я из тех, кто скорее пройдёт по минному полю, чем согласится на подачки. Я встала в позу и гордо произнесла:

— В таком случае мне от тебя ничего не нужно.

И понеслось. Прозрачный деревенский воздух наполнился едкой горечью. У меня, как часто это бывало тогда в Англии, засосало под ложечкой и поскорее захотелось выпроводить его вон, пока всё не вышло из–под контроля.

За окном валил снег, как если бы разверзлись Небеса, а огонь в камине почти угас. Я попросила Денни сходить на задний двор и принести ещё одну вязанку дров, чтобы поддержать огонь, и до сих пор не могу понять, откуда у меня взялось столько злости, но как только он вышел за дверь, я заперла её на засов, оставив стоять его под падающим снегом.

Как он стучал, ломился, пробовал пробраться ко мне через заднюю дверь, а я схватила его пальто и сумки и выставила их на крыльцо перед входной дверью. Я держала защиту, пока он, наконец, не сдался и не ушёл. А трусить по глубокому снегу до станции ему предстояло целых шесть миль. Пройдёт ещё двадцать лет, прежде чем Дамиан увидит вновь своего отца.

Несмотря на все мои старания, оплата счетов приводила меня в уныние. До этого каждый месяц Денни присылал на сына сто фунтов (приблизительно 125 долларов), но теперь от него я не получала ни шиллинга. Не только образование у меня было неполное, но и работать вдали от моего мальчика я не хотела. Та зима выдалась чудовищно холодной и керосин быстро кончился. У меня не было семидесятипяти долларов, чтобы наполнить бак, и мы с Дамианом были близки, чтобы замёрзнуть окончательно. Мы стали спать вместе под моим электрическим одеялом на широченной кровати и весь день стараться проводить у камина. Нужно было срочно искать выход.

Случилось так, что я заработала денег, работая моделью в городе. Я раскопала некоторые свои старые полароидные снимки и отправилась искать работу в известное модельное агентство Вильгельмина.

Совершенно случайно в холле я встретила могущественную Кей. В агентстве она занималась подбором и приёмом на работу будущих моделей.

Первый барьер взят.

Мельком взглянув на фотографии, она бросила:

— Обождите здесь.

Казалось, прошла вечность, думаю, с час я рассматривала входящих и выходящих знойных юных моделей. Наконец, Кей проводила меня к своей начальнице. Блестящая Вильгельмина работала моделью в начале шестидесятых и выглядела только что сошедшей с первых страниц альбома Ричарда Аведона. На ней был безукоризненно сшитый чёрный брючный костюм и белоснежная блузка с изящной брошкой у воротника, а мягкие золотистые волосы завязаны в тугую кичку. Напротив её огромного рабочего стола, более похожего на церковный аналой, сидеть на небольшом простом стуле было мне нестерпимо жутко. Мои три несчастных полароидных снимка выглядели пустяковыми игрушками рядом с другими большими глянцевыми профессиональными портретами, разложенными по всей поверхности её стола. Я была сражена видом всей этой грандиозности и уже глазами искала путь к отступлению.

Все стены кабинета Вильгельмины были завешены великолепными чёрно–белыми фотографиями её лучших моделей. И Мод Адамс, и Марго Хемингуэй, и Дженис Дикенсон, и ещё стайка других красавиц из большой лиги.