Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

Когда Джозеф был, наконец, готов к разговору, оказалось, он хотел сказать, что ему необходимо побыть одному, может быть, ему уехать стоит на несколько месяцев, пока ему не станет лучше. Первое, что мне пришло в голову, самое обыкновенное: когда уходят, то редко возвращаются. И я задала Джозефу вопрос, старый как мир:

— Это из–за другой женщины?

Он посмотрел на меня так, как будто я развращена настолько, что во мне могли родиться такие абсурдные мысли.

— Как ты могла так нелепо подумать? — и он раздулся от гнева.

И за этого человека я только что вышла замуж, за человека, которого полюбила и которому доверилась. Я опять была поставлена в тупик. Хотелось верить ему. Я уверила его, что он волен идти, как бы там ни было, если это нужно для нас обоих, для нашего будущего счастья.

После этого разговора я ехала на своём Триумфе с откидным верхом в Санта–Монику, и перед светофором ко мне подошёл уличный разносчик с коробочками сочных спелых вишен. Я успела прикончить половину ягод, прежде чем внутренний голос пригрозил мне:

— Как ты могла купить фрукты у какого–то проходимца?

Вишни точно были отравлены. Я выключила двигатель и стала тщательно перебирать оставшиеся вишни, ища следы от уколов. Грустная картина, как если бы каждая вишенка была виновна, но было уже поздно. Непременно яд уже начал действовать. И в самый разгар моей паники, пришло озарение. Мне показали картину: у тротуара припаркована машина, а в ней сидит красивая молодая женщина вся в слезах, и как лунатик копается в вишнях. Дело не в вишнях! Дело во мне самой. Мне срочно нужна помощь.

Мне повезло, я нашла д-ра Томаса Дешлера, одного проницательного специалиста из еврейского медицинского центра «Кедры Синая». Думала, приду просто провериться, так, на один визит, но всё неожиданно повернулось по–другому.

Обычно я действую на мужчин одинаково, но этот доктор не попал под моё очарование, а просто предложил:

— Почему бы нам

Начало? Причём здесь самое начало? Проблема моя здесь и теперь! Я боюсь есть, и если всё же ем, то впадаю в паранойю, которая заставляет меня выташнивать всё съеденное мною прежде, чем яд проникнет в кровь. Мозгами я понимала, что всё это большая нелепость, но страх был настолько реален, что преодолеть его в одиночку была не в силах. Легче умереть с голоду. По воле Случая я рассказала ему о своём детстве, о некоторых пикантных подробностях связанных с моей матерью. В красках рассказала, как она запирала меня в шкафу или привязывала к стулу. Как в наказание она заставляла маленькую девочку есть суп (Ivory soap bars) и пить большими глотками Табаско. А когда я дошла до того места, где она меня оставила ночью у железнодорожной платформы, я уже обливалась слезами. Слышать мои собственные слова было мне невыносимо, будто я рассказывала о чьём–то чужом детстве, но вот, я вдруг осознала, что это я же та самая маленькая девочка. Я никогда ни с кем прежде не говорила о своих детских страхах, и стала извиняться перед доктором, что неожиданно разоткровенничалась. Он протянул мне коробочку с бумажными платками, и я почувствовала себя давным–давно брошенной маленькой девочкой. После того, как я хорошенько высморкалась (на что ушло порядочно времени) и благополучно обрела прежнее спокойствие, я сказала:

Джозеф снял гараж в Студио–Сити и у нас начались свидания. При этом любовью мы снова стали заниматься, но прежнего наслаждения я не получала, было в этом скорее что–то душераздирающее, как если бы каждый раз мог стать последним. Он клялся мне, что у него никого нет, но сердце мне говорило другое; он уже мне целиком не принадлежал.

В конце концов, один человек пришёл мне на помощь и поведал мне историю, полностью смутившую мой брак. Странно, но этим человеком оказалась одна из подруг Джозефа, с которой я познакомилась в Орегоне, когда мы ещё впервые с ним туда приехали. Я изливала ей мою встревоженную, измотанную душу, когда она вдруг остановила меня и спросила:

— Ты уверена, что хочешь знать, что происходит?

Моё сердце билось, как у скаковой лошади. Конечно. Более всего на свете я хотела знать правду. Она рассказала, что у моего мужа роман с девушкой, с которой он познакомился на прослушивании. Она актриса. Странным образом это известие вывело меня из состояния отчаяния. По крайней мере, я знала, с чем мне предстоит встретиться. Я нашла её имя в конторе среди других проб и позвонила её агенту, представившись телевизионным продюсером. Её агент прислал мне пачку её фотографий и краткое резюме, которое я тщательно изучила, уже как частное лицо. Кем же оказалась эта безнравственная ведьма? Уж определённо не красотой своей она заколдовала моего мужа. Рыжая, в веснушках.

Лёжа в кровати, той бессонной ночью я представляла себя стоящей перед её домом с ружьём. Конечно, у меня не было ни своего ружья, ни тем более убить кого–нибудь я бы не смогла, но вид её, открывающей свою дверь, и меня, с направленным прямо ей в сердце ружьём, прибавил мне уверенности в моей правоте. Убийство, подумала я, это слишком тривиально, и на этом я не успокоилась. Я написала ей едкое письмо, взывая к её благопристойности или отсутствию оной. Я искренне думала, если она узнает моё имя, и что у меня тоже есть сердце, она осознает всю бесчеловечность своего поступка, смягчится и вернёт мне моего мужа.

Эта «другая женщина» оказалась актрисой мыльных опер. Она уже играла в Days of Our Lives, а теперь периодически стала появляться в одном популярном телешоу. Мазохистски я не пропустила ни одного эпизода сериала, показываемого по четвергам. Я даже заплатила, чтобы видеть a dreary play she was appearing in just to get a closer look at her face in person. Я нашла утешение, презирая её, разбирая ошибки в её посредственной игре, но беспощадная правда заключалась в том, что она околдовала моего мужа, и я ничего не могла с этим сделать. В моём к ней послании я писала о карме, о том, что человеку возвращаются его поступки. И я была несказанно рада, когда двумя неделями позднее, как я отослала это письмо, её шоу было чудесным образом закрыто, и она лишилась работы.

Это случилось перед самым Рождеством, когда мы с Джозефом обычно начинали собираться в Орегон. Я всё ещё ходила к нему, как на свидание, мы даже занимались любовью, как вдруг он объявляет мне, что вместо меня он берёт с собой эту актрису. Этого я уже вынести не смогла. Мы только что поженились там — трёх месяцев не прошло. Но переживала я уже не так, как в тот раз, когда мой Пол умер от передозировки; по крайней мере, здесь прослеживался финал, ясно–очерченная концовка. Джозеф, мой муж — жив и занимается любовью с другой женщиной всего в двух милях от меня. Я отказывалась верить, что его любовь ко мне прошла. Всё мне говорило, всё кругом кричало мне, что пришло время менять что–то, но, чёрт побери, как это было больно.