Катерина Джеймс - Одуванчик: Воспоминания свободного духа

Мы благополучно добрались до этой фермы в Орегоне и я, наконец–то, смогла познакомиться с его любящей семьёй. Ого! Четыре брата и старшая сестра! Его отец оказался местным священником, а его мать играла на органе в той же церкви. После Рождественской службы, они всей семьёй ходили от дома к дому, распевая рождественские хоралы, и всё это время падал большими хлопьями снег. Чувство причастности, ощущение нужности людям, это так непохоже на всё то, что меня окружало в детстве, едва ли можно описать такое словами.

Джозеф разбудил меня на рассвете шёпотом.

— Катерина, подойди к окну, взгляни на это чудо.

Это то самое, что мне больше всего нравилось в Джозефе; он не только всегда привлекал моё внимание, но и делал так, чтобы я могла буквально вдохнуть красоту. Мы очень медленно, очень тихо стали любить друг друга, стараясь не потревожить предательски скрипучие половицы, и любили друг друга, пока его мама не позвала нас на завтрак, на горячие оладьи.

Описать то Рождественское утро? На завтрак собралась вся его огромная дружная семья, чьи–то дети, чьи–то внуки, чьи–то племянники и племянницы, все пришли поздравить друг друга. Я подарила Джозефу необычной формы часы–будильник, купленный заранее в модном магазине Фреда Сигала, а он мне струящуюся белую ночнушку, которую я однажды присмотрела в каталоге Блумингейла, ту самую, с небесно–голубыми шёлковыми лентами. Позже мы все забрались в семейный пикап, загруженный массивными черными автомобильными камерами, чтобы кататься на склонах у фермы.

Мы снова приехали в Орегон на Четвёртое июля, отправив радостного Дамиана к моему брату и его жене Джине. Орегон летом показался мне даже ещё более сказочным, чем тогда, в Рождество. В это время года вода в озере Шаста особенно ласковая, и купаться в нём было одно наслаждение. На бескрайних зелёных полях фермы мы играли в мяч и весело съезжали вниз по склону по тому же ручью, заключённому в большую резиновую трубу, что и в декабре. Мы помогали собирать спелую клубнику, растущую по границам фермы, в большие корзины, а из излишек, мать Джозефа научила меня готовить великолепный фруктовый коблер, и я сварила свой первый в моей жизни джем, которым, кстати, очень потом гордилась. Когда праздник кончился, мы сели на поезд «Свет звезды Побережья» и вернулись в Калифорнию, проведя время в отдельном купе. Именно там, в этом крошечном помещении, были произнесены Джозефом голосом Гари Купера заветные слова:

— Я вот всё думаю о том, что нам следует пожениться.

Выйти за него? Да я последую за этим человеком всюду, будь то хоть адское пламя!

— Но, — добавил он, — все эти голливудские свадьбы не внушают мне доверия. Мы должны вернуться в Орегон.

Я боялась закрыть глаза. Вдруг всё это окажется сном? Мы оба так и не сомкнули глаз все эти двадцать два часа пути, вознося хвалу царству любви.

Три месяца спустя

Перед самым произношением клятвы божья коровка села к Джозефу на рукав. Что удивительного в этой маленькой божьей коровке? Вместо обычных маленьких чёрных пятнышек на ней, были ясно очерченные два крошечных сердечка, по одному на каждом крылышке, и я поверила в истинность момента. И когда мы с ним шли к озеру, где ждали нас все собравшиеся, чтобы поздравить нас, Джозеф вложил мне в руку маленькую записку, в которой были такие слова:

Я чуть не умерла от счастья.

Мы провели наш медовый месяц в индейской резервации. Земля изобиловала горячими источниками и окружена была настоящими индейскими вигвамами. Это был первый и последний раз, когда я видела, чтобы Джозеф жил в гостинице, со всей обычной для такого ранга обслугой. Если бы он мог выбирать, думаю, мы бы провели этот месяц под открытым небом и ночью бы нам светили луна и звёзды.

Домой мы возвращались по берегу океана, по извилистому шоссе минуя Биг—Сур и Монтерей, останавливаясь у каждого старомодного магазина с древностями и сельских гостиниц. Всю дорогу я любовалась колечком на своей руке. Думаю, у меня вырос новый мускул от того, что я так долго держала руку у своих глаз, с истинным наслаждением любуясь золотой связью. Мы были женаты по–настоящему. Наконец, я нашла своего принца; неужели навсегда?

В Голливуд мы приехали глубокой ночью, было около двух, и мы так устали, что не стали распаковывать вещи. Мы из последних сил сгрудили наши чемоданы и свадебные подарки в прихожей и прямо отправились в постель провалиться в блаженное небытие.

В пять утра нас разбудил звонок. Звонил отец Джозефа. Разговор длился не больше минуты. Джозеф уткнулся в подушку и зарыдал. Мотоцикл его старшего брата, Джеймса, сбил какой–то пьяный водитель, и он умер прямо на обочине дороги в Орегоне.

Мы женаты всего пять дней, а уже возвращаемся в Орегон на похороны. Больно было видеть страдания Джозефа. Более того, он отказывался от моих попыток утешить его, и просил оставить его одного. Вот так, в одночасье, испарилась наше счастье.

Прошло время, тучи начали рассеиваться, но вернуть прежнего уже было невозможно. Мы едва говорили и ещё реже стали любить друг друга. Я готовила ему завтрак, пекла ему его любимые сладости. Гладила ему рубашки и приклеивала короткие записочки к воротничкам, как симпатичен будет он в них выглядеть, но так никогда уже не смогла завоевать его внимание. Всем своим видом, я старалась напомнить ту девушку, в которую он влюбился, но он только больше и больше отдалялся от меня. Я скрывала свою грусть, стараясь быть хорошей, любящей женой, но всё, казалось, было тщетно.

Примерно тогда же со мной начало твориться что–то странное. Началось всё с того, что когда я в очередной раз стала готовить томатный соус и, открыв банку с томатной пастой, попробовала её на вкус. Паста показалась мне несколько кисловатой и, проверив дату, поняла, что банка просрочена. Я тут же вспомнила, что где–то читала о бутулизме и консервированных томатах, и запаниковала. Я тут же набрала горячую линию об отравлениях и спросила:

— Много ли испорченной томатной пасты нужно съесть, чтобы заболеть бутулизмом?

Приятный женский голос на том конце провода мне ответил:

— О, даже попробовав чуть–чуть, это может убить вас, милочка.

О, мой Бог! Я уже проглотила две полные столовые ложки, я обречена. Чувствуя начинающуюся боль в желудке, я вылила всё содержимое кастрюли в унитаз и, прыгнув в постель, стала ждать конца. После этого потрясения, любая рыба была под подозрением, затем очередь за консервами, затем за молочными продуктами, и в завершение мясо стало злейшим моим врагом. Я даже прекратила принимать витамины из страха, что они могут быть испорчены. Дошло до того, что я обнаружила, что вызывание рвоты, гораздо оказалось для меня приятнее, чем сам обед, и долго скрывала от всех этот мой маленький секрет. Не знаю, что случилось со мной, но я была убеждена, даже со всеми моими предосторожностями, что умру от нечаянного отравления.