Пегги Касерта - Вместе с Джанис

Она перечислила ещё какие–то имена с афиши — какие не помню, я их прежде никогда не слышала.

— Ты сможешь, — сказала я. — И даже больше того.

— Думаешь?

— Ты превосходна. Тебе ничего не придётся делать, просто пой, и всё, куколка.

— А, может, мне стоит отказаться?

— Ты сошла с ума? Ни в коем случае!

— Когда они напечатают тираж, уже будет поздно. Солнышко, я не нахожу себе места.

— Твоё имя должно стоять на этой афише, — сказала я. — А теперь, слушай внимательно. Если они считают твоё участие важным, то так оно и есть, поняла? Даже если ты так не считаешь. Раз они так решили, значит они знают что–то, что мы с тобой ещё не знаем. Во всяком случае, всё остальное — яйца выеденного не стоит, я права? Итак, ноги в руки и действуй, даже если ты немного сблефуешь — не страшно.

Конечно, никто из нас даже предположить не мог, насколько атмосфера Мемфиса могла отличаться от сан–францисской, это как какое–то иностранное государство по отношению и к Старшему Брату, и к группе Squeeze. Всё по–другому. В Сан–Франциско, публика практически индифферентна ко всему, что происходит на сцене, стиль и умение привлечь к себе внимание были общепризнанными, и даже приветствовались рок–аудиторией. Но Мемфис — это совсем другая история. Всё здесь было так точно вымерено, как какая–нибудь дорогая электрическая игрушка, так преувеличенно подчёркнуто, так отполировано, как какой–нибудь салон красоты.

148

Позже рассказывали, что одна группа на этом фестивале в Мемфисе вышла на сцену в костюмах зебр. Другие изображали Пони и Бугало, и отец с дочерью чуть не трахнулись прямо на сцене, так они танцевали. Джанис, которой досталось выступать перед местными любимчиками, практически не оставили шанса. В толпе росло недовольство, ведь никто из них не ожидал, что группе потребуется не менее десяти минут, чтобы развернуть своё оборудование (обычное дело у нас, в Сан–Франциско). И к тому времени как она запела специально разученные для этого концерта три номера, написанные мемфисскими композиторами, толпа готова была уже разойтись.

Джанис планировала сначала спеть эти три мелодии — слишком джазовые для неё, — а затем ударить по публике своими Ball and Chain и Piece of My Heart, спетыми на бис. Но задуманное так и не было выполнено. Аплодисменты после тех трёх номеров были настолько жидкими, что слышно было, как какая–то беззубая старуха чавкала своим попкорном.

Испытав шок и вернувшись к себе в гостиницу, она сразу позвонила мне.

— Полный провал, — рыдала она в трубку. — Это худший совет, мать его, который ты когда–либо мне давала. Я вышла на сцену, думая, что готова, а всё пошло наперекосяк, к чёртовой матери. Я погибла, дружок. Надо было сразу вычеркнуть меня с этой афиши, я так и знала. Ребята даже сыграть не могли вместе, и этим сбивали меня. Возможно, я с ними ещё буду работать, если конечно, они соберутся, но сейчас они ещё не готовы. Мы слишком мало репетировали.

— Ты уже договорилась с кем–нибудь, кто бы мог помочь тебе? С аранжировкой или ещё с чем?

— Да, с Майклом Блумфельдом. Но он сможет прилететь только за пару дней до закрытия фестиваля. Ничего хорошего. Им никогда не сыграться… а я…, — на полуслове она замолчала.

— Что, Джанис?

— А я… напилась.

149

— Не очень умно с твоей стороны, а?

Эта фраза оказалась последней каплей. Она взорвалась.

— Возможно, ты разрушила всю мою карьеру, — скороговоркой выпалила она, — дав мне этот чёртов совет. Настояв, чтобы я приехала сюда.

— А теперь успокойся, — невозмутимо произнесла я. — И слушай внимательно. Никогда не вини меня, какой бы совет я тебе ни дала, слышишь? Где тебе следует выступать, а где нет.

— Да, ты всегда лучше меня всё знаешь, — произнесла она уже смиренным тоном. — И ты единственная, кто знает, в каких ужасных местах мне пришлось расти.

— Нет, я не знаю, Джанис. Ты просто так думаешь.

— Не говори так. Я знаю, что ты знаешь.

— Слушай, Джанис. Мне даже не спеть Happy Birthday в нужном ключе. Я не музыкант. У меня даже нет ни малейшего представления, какого это быть поп–звездой. Я даже не знаю, как становятся певцами.

— Но мы так близки, ты и я.

— Знаю, — сказала я. — Но это же совершенно другое, куколка.

Я почувствовала, что она начала успокаиваться, но в трубке всё ещё продолжались её всхлипывания.

— Вот, что, куколка, не бери это всё близко к сердцу. Это всего–лишь одно из выступлений.

— Но оно, возможно, разрушит всю мою карьеру.

— Нет, не сможет. Следующее будет великолепным, а за ним ещё и ещё. И уже прежде, ты забудешь, про этот, мать его, Мемфис. Ничего не значащий эпизод.

— Ты действительно так думаешь?

— Конечно, думаю. Многие в таком же положении как и ты, испытывают шанс за шансом. Просто жди, наблюдай и не пропускай.

— Не знаю, — услышала я в ответ.

Могу сказать, что она понемногу стала отходить.

— Всё, что тебе сейчас нужно, это репетировать и ждать удобного случая, — сказала я. — Очень скоро у тебя будет ансамбль, такой, какой тебе нужен. И всё пойдёт как по маслу. Всё наладится. И перестань корить себя.

150

На прощанье я посоветовала её хорошенько выспаться. Но как показали следующие месяцы, мои заверения оказались, мягко говоря, неточными. Весь 1969 год, и неважно много ли они работали, группе так и не удалось выйти из желеобразного состояния. И не важно, насколько они были плохи по сравнению с тем, что писали о Джанис, они так никогда и не воодушевились настолько (даже сердитыми не стали), чтобы одолеть барьер, отделяющий их от полноценно интегрированного ансамбля.

Пока Джанис продвигалась в собственной карьере, по единодушному убеждению многих музыкальных критиков — медленно, но верно, она параллельно попала на скандальные полосы бульварных газет из–за своего нового статуса и новой команды. Кисло–горькие статьи посыпались из–под пера словоохотливых марателей, после разгромной статьи Ральфа Глизона на её выступление в родном Сан–Франциско в Винтерленде в марте 1969 года.

С Винтерленда началась одна из её первых чёрных полос, во время которых что бы она ни делала, за что бы она ни бралась, всё рушилось. Кто–то украл её машину прямо со стоянки, и она была так раздосадована, что это тут же отразилось на её выступлении в тот вечер.

— Что за невезуха, мать вашу, — немного всплакнув, сказала она мне. — Ты бы не заехала за мной? Может быть, вместе мы поищем мою машину.

— Конечно, я заеду за тобой. Но я очень сомневаюсь, что мы сможем, что–нибудь узнать так скоро. Тот кто крадёт у тебя машину, не оставит стоять её на улице на виду у всех.

Я отвезла её домой и проводила до дверей. Позднее этим днём она зашла ко мне в магазин и убедила меня поехать с ней в Норт—Бич и выпить, пока будет ждать интервью.