Пегги Касерта - Вместе с Джанис

167

Она была по–настоящему удивлена. Она потратила кучу денег на это колечко с бриллиантом и, думая о естественной природе человеческих чувств, ожидала, что я с радостью приму его.

— Ты действительно не хочешь, чтобы я дарила тебе что–нибудь, так, да? — спросила она.

Глаза её набухли, она обхватила меня и щекой прижалась ко мне.

— Солнышко, именно за это я тебя и люблю. Знаешь? Ты единственная на всём свете, кто хочет со мной просто быть рядом.

Услышанное сделало меня несказанно счастливой, знать, что она так думает, что она полностью доверилась мне. Очень может быть, что именно это ощущение счастья ослепило меня до такой степени, что я теперь не могу обойтись без героина. Джанис сказала однажды, но сказала таким тоном, что мне показалось тогда это одним из её розыгрышей, что она старалась подсадить меня на смак, чтобы отвлечь от Кимми. Но я не только не восприняла её заявление серьёзно, но даже не задумалась тогда о возможных последствиях, превративших меня со временем в настоящего нарка. Я свято верила тогда, что один укол, а затем три–четыре дня без него, потом снова подкрепиться, а следующую неделю провести в воздержании, то так ты сможешь прожить всю жизнь, не попав ни в какую зависимость. Единственно, думала я, если подкрепляться ежедневно, то только тогда ты не сможешь уже обойтись без него. Разве такое возможно произойти со мной, раз я с Джанис, а ей с такой легкостью удаётся и большее.

Но, продолжая проявлять пренебрежительное равнодушие к увеличению дозы, постепенно проявилось на мне за тот год, что сначала изредка, а затем всё чаще и чаще я стала вместе с Джанис подкрепляться. Моё тело начало требовать этого от меня. И я начала самостоятельно находить каналы и в отсутствие Джанис заправляться самой. А потом и Кимми, возможно в попытке сбалансировать близость, возникающую при совместном подкреплении (с Джанис), начала то же проделывать вместе со мной. Вот Джанис заносит попутным ветром в Сан–Франциско, и мы с ней — один, два, а то и три раза за день. Затем уезжает, и я бегу к Кимми и продолжаю уже с ней.

168

Сначала с Кимми — от случая к случаю. Но очень скоро всё изменилось. Я практически не слезала с иглы. К чёрту то, что Джанис или я могли потратить от двухсот до четырёхсот долларов в день на это дерьмо. И неважно для меня было, что я сжигала тысячи, приносимые мне моим бутиком. Рано или поздно я поняла, что нужно продавать часть героина, чтобы сбалансировать растраты, и я начала со временем торговать им, но это не главное. Уже ни в чём ты начинаешь не видеть смысла, когда заходишь так далеко, как зашла я. Ничего кроме одной определённости: когда тебе необходимо подкрепиться, у тебя всегда есть это под рукой.

Благодаря Джанис и каналам, которые я наладила через неё или других, у меня не было никаких проблем.

«Что за чёрт, — думала я. — У меня есть деньги, я счастлива, любима и Кимми, и Джанис, а ещё и смак сделал меня стройной, а это одно уже стоило того, чтобы любовались моей фигурой. И чем более стройной я становилась, тем более эффектно выпирали мои сиськи, как лоснящиеся гладкие растры катамарана. Моя кожа была нежна, моё лицо без единой морщинки. Чёрт, ну и что из того, что я не могу соскочить. У меня есть всё. И впервые за всю мою жизнь, мне действительно нравится та девушка, отражение которой я вижу в своём зеркале!»

169

Её работа над Kosmic Blues была завершена полностью. Было начало лета 1969 года, и Джанис вернулась в Сан–Франциско, чтобы передохнуть. Я прилетела ранее, недели на три, и за это время успела влюбиться в свою новую покупку: мятно–зелёный, роскошный, четырёх–дверный Плимут 1948–го года в изумительно вишнёвом состоянии. У моего отца был такой, когда мои родители в первый раз разошлись, а мне было около восьми. На протяжении двадцати одного года у него был один владелец, а пробег — всего двадцать две тысячи миль. Естественно, оказалось, Сэм Эндрю знал его досконально — уж не знаю, каким образом это ему всё удавалось.

— Такого сорта вещи Джанис не привлекают, она в них не разбирается, — сказал он. — Хотел бы услышать, что она скажет, когда увидит его.

Из Лос–Анжелеса Сэм вернулся раньше Джанис, у него были какие–то срочные дела в городе, поэтому мне пришлось ждать несколько дней, чтобы доказать его неправоту. Как только она прилетела, я подъехала на нём к её дому на Ной–стрит, не одна — с Кимми. Джанис была дома, и первые её слова, когда она вышла посмотреть на мою новую игрушку, были: «Ого, дружок, вот это красота!»

170

«Вот так–то, Сэм, обделался ты», — подумала я.

— Думаю, бордо ему больше подойдёт, — продолжила Джанис, не обращая внимания на сверкающую новую окраску.

Мы с Кимми переглянулись, и все вместе с Джанис прыснули от смеха. Дело в том, что Джанис собиралась поменять свою фамилию на Бургунди, ей до безумия нравился этот цвет. Почти все предметы её одежды, которые она покупала, обивка мебели, постельные принадлежности, шторы на окнах, драпировки на стенах, всё вокруг было цвета бургундского вина. Однажды, когда Джанис давала концерт в Нью–Йорке, Билл Грэм, импресарио Филлмора, позвонил через всю страну с единственной целью, чтобы те срочно перекрасили артистическую уборную, предназначенную для неё, в коричнево–малиновый цвет. Также проинструктировал о многочисленных подробностях её привычек и пристрастиях, которые она приобрела за 1969 год: среди них не последнее место занимали мексиканский салат–соус из авокадо, перца чили и лаймы и новые напитки. За год до этого был Южный Комфорт, потом его заменили текила и русская водка. Теперь же это был джин — измеряемый уже галлонами.

— Ну, же, — сказала я. — Залезай назад, покатаемся.

Там был так просторно, что можно было даже танцевать, если вы конечно маленького роста. Но Джанис не из таких, хотя и исчезла в глубоких уютных сиденьях. И пока мы выруливали, маневрируя между соседскими машинами, её не было слышно.

— Эй, — вдруг подала она голос. — А не съездить ли нам в кинотеатр под открытым небом? — а-а, вот почему она затихла — так всегда у неё рождались отличные идеи.

Нам с Кимми это показалось очень забавным, и мы её хором подхватили, почему бы не сделать Джанис приятное. Но так как мы стали продолжать расхваливать достоинства моего антикварного Плимута, она вдруг посерьёзнела и насупилась. А

когда в один момент Кимми как–то по–особенному слишком близко ко мне прижалась, я увидела в зеркальце заднего вида, что Джанис это не на шутку задело.

— Послушайте, мать вашу, — вдруг неожиданно воскликнула она. — Раз уж мы втроём, а я не хочу быть третьей, мать твою, против не будете, если я приглашу кого–нибудь поехать с нами, а?

— Конечно, — согласилась я, думая, что у неё уже кто–то есть на примете.